Пламмель издал короткий крик и, вскинув руку с кольцом в форме змейки, выпустил в голову Филату яркую искру. Искра, летевшая точно в цель, изменила направление и попала в малютку Груню, впитавшего магию мгновенно и без остатка. Решив, что промахнулся, Пламмель выпустил ещё несколько искр, но и они тоже достались протоплазмию. Впитав пару сотен магров магии, малютка Груня довольно облизнулся.

Прежде чем Пламмель сообразил, что ему делать дальше, Филат схватил протоплазмия за ножки и взмахнул им как мокрым полотенцем. Изгибаясь в воздухе и удлиняясь, как может изгибаться только существо, лишённое костей, Груня ударил Пламмеля в грудь – и тот отлетел, словно лошадь лягнула его копытом.

Груня, вернувшийся на плечи стожару, сыто икал. Его глазки, сталкиваясь, бродили по мягкой голове. В момент удара он ухитрился вытянуть у Пламмеля кучу магии и малость опьянел.

Жижа в чаше затряслась, выпуская пузырьки газа. Так выглядел смех Фазаноля. А потом Ева услышала его голос. На этот раз Фазаноль явно хотел, чтобы его слышали все, поэтому голос не просачивался сквозь сознание Евы, прячась за её собственными мыслями. Его слышали все.

«Рад тебя видеть, Филат! Вижу, ты не утратил навыков! Надеюсь, ты пришёл, чтобы присоединиться к нам вслед за Евой?»

Вместо ответа стожар опять взмахнул Груней и ударил им в борт ванны, сокрушив одну из ножек. Ванна охромела, но устояла.

«Чего ты этим хотел добиться, не понимаю? Думал, протоплазмий втянет меня со всем моим рыжьём? Максимум он высосал бы несколько тысяч магров, а потом его бы разорвало!»

Филат, не слушая, размахнулся вновь, но ударить во второй раз не успел. Большой Грун, выдвинувшись вперёд, уставился на малыша Груню, будто подзывая его к себе. Груня стёк с плеч стожара, затрясся и, утратив форму, устремился к Большому Груну.

– Груня! Назад! Ты погибнешь! – срывая голос, крикнул Филат. Он прыгнул на Груню, но схватить его не сумел. Тот выскользнул из его рук. Превратившись в каплю, он докатился до Большого Груна, прыгнул и… слился с ним. Всё произошло мгновенно. Большой Грун стал ещё больше, малыш же Груня пропал.

– Он его убил! – крикнул стожар.

«Напрасно ты думаешь, что он умер! Протоплазмии если и живут, то не в нашем смысле. Два протоплазмия при встрече сливаются в одного. Напротив, если раздробить Большого Груна на тысячу частей, каждая из них получит отдельную личность. Но со временем все эти части, поглотив друг друга, всё равно станут единым целым».

Пламмель, отброшенный Филатом в угол, поднялся. Его пошатывало, но больше от злости, чем от ран. Удар протоплазмием он достойно выдержал. Разве что бакенбарды оплавились. Он взмахнул рукой, собираясь натравить на Филата Груна, но липкая жижа выбросила высокий фонтан.

«Не надо! Грун убивает скучно! Пусть это сделает голем!»

Пламмель провёл рукой по бакенбардам и с ненавистью засопел.

– Буеслава, займись! – приказал он.

Каменная девушка шагнула к Филату и нанесла ему мощный удар кулаком сверху вниз, словно забивала гвоздь. Стожар мягко, как тряпичная кукла, уклонился. Клетка подпрыгнула. Буеслава подняла кулак и некоторое время задумчиво созерцала пространство под кулаком, как видно не веря, что могла промахнуться. Потом подняла ногу и попыталась доделать ногой то, чего не сделала рукой. И опять бедный «Зингер» сотрясся. Привидения в атриуме заметались, как осенняя листва под шквальным ветром, и из трещины в каменной плите впервые за долгие годы выплыл склочный старый доктор с зонтом, таинственно исчезнувший в «Зингере» в 1914 году при попытке сдать неисправную швейную машинку.

– Буеслава, назад! – рявкнул Филат голосом Пламмеля, однако каменная девушка даже не попыталась его услышать.

– Увы! – посочувствовал Пламмель. – Она не различает голосов, как мы не отличим звук треснувшего мрамора от звука треснувшего гранита.

Белава нанесла новый удар.

И снова Филат откатился. Двигался он легко и непредсказуемо, как если бы у него разом исчезли все кости. Кувыркался, увёртывался, проскальзывал у голема между ног. Ева начала надеяться, что Буеславе не хватит ловкости, но ошиблась. С каждым ударом мимо цели девушка-голем ускорялась. Камень, из которого она была высечена, разогревался. И чем больше он разогревался, тем яростнее и быстрее становились движения Буеславы. Уже дважды Филат избежал её ударов только чудом, а один раз она задела его при замахе, и он оказался на полу.

Откатившись, Филат атаковал Буеславу заклинанием «сносус демонтажникум», на которое потратил магра четыре рыжьём – сумма для него заоблачная. Заклинания такой мощности хватило бы на бетонную колонну, однако искры лишь скользнули по камню, с десяток раз обежали Буеславу вокруг, отыскивая брешь, и, не найдя её, погасли.

– Экранировано! – посочувствовал Пламмель. – Мы не для того потратили кучу магии на оживление голема, чтобы за два магра можно было его разнести!

– Не смей так говорить! Она не голем! Она самая красивая! – крикнул Филат.

Буеслава остановилась. Кулак её, почти сокрушивший Филата, застыл над его головой. Думала она секунд пять. Думала так напряжённо, что на её каменном лице появилось выражение – вещь совершенно невероятная.

Филат обрадовался, что отыскал ключик к женскому сердцу, и несколько подрасслабился. Оказалось, рано.

– Нет! Я уже любила! Это было больно! Во второй раз не хочу! – пророкотала Буеслава, и пинок каменной ноги отбросил Филата на стену.

Пламмель сострадательно всхлипнул:

– Увы, мой друг! Каменные девушки – однолюбы! Тут надо было додуматься, чтобы признаться ей в любви самым первым. Вообще в этом что-то есть – чтобы, шагая по городу, признаваться в любви всему, что видишь! Водам Невы, памятникам, монументальным строениям! Представь, в меня влюбились бы все големы Летнего сада. Ну или Медный всадник влюбился бы в Белаву! Вот уж была бы тяжёлая конница!

Филат пытался подняться. Буеслава неторопливо направлялась к нему, собираясь нанести добивающий удар. Рядом с Филатом бестолково толкался Лайлап. Поскуливал, прыгал из стороны в сторону. Стожар, словно пытаясь спрятаться за ним, обхватил его снизу за шею. В следующий миг Буеслава сгребла Лайлапа за шкирку и без усилия, точно щенка, отбросила в сторону.