– Пишмагер! – воскликнула Ева.

Вот только ни пергамента, ни пера у неё не было, поэтому поневоле пришлось прибегнуть к устному творчеству. Но фольклор, в конце концов, тоже литература.

шепнула Ева.

В ванне что-то плеснуло. Послышалось жалобное блеянье козы, провалившейся в жижу. Жижа сомкнулась вокруг козы, но сразу же брезгливо исторгла её. Фазаноль сам предпочитал планировать, кого ему топить, а кого не топить, тем более что коза возникла с участием оливковой магии.

Коза заблеяла и принялась носиться, поочерёдно поддевая на рога Белаву и Пламмеля. В финале попыталась поддеть на рога Груна, врезалась в него и провалилась как в тесто. Большой Грун удручённо почесал живот, в котором теперь была ещё и коза.

Пишмагер с козой был так себе, на троечку, но Еве было важно убедиться, что он сработает. И обрести веру в себя. И она её обрела! Баранец – золотое руно! А золотое руно даёт удачливость! И кучу магии!

вдохновенно продолжила она.

Какие гномы? Почему истерили? Истинным писателям такие вопросы не задают! «Я так вижу!» – вот их ответ на все вопросы.

Баранец окутался оливковым сиянием, и вокруг клетки возник сводный хор гномов. Задымился огонь под котлами, закипел в котлах суп. Между котлами забегал дикий гном-кашевар, заросший до глаз ржавой бородой. Гном размахивал ложкой и ухитрялся и суп пробовать, и хором руководить.

Большой Грун приостановился, но, опомнившись, продолжил наступление. Гномы ему не мешали. Их больше волновала судьба супа.

выпалила Ева. Стишки были так себе, но магию они вполне устроили. Баранец опять затрясся, рассыпая искры. Суповарная гномья тундра обросла лесом, сделавшись лесотундрой, Грун же разлёгся под зонтом и захрапел, сотрясаясь и дымя.

вдохновенно продолжала Ева. Остапа, как говорится, понесло. По тому, как отлично получился у неё гномий хор, она заключила, что магии у неё полно. Можно не экономить.

Откуда-то появились еноты – очень серьёзные ребята, с бензопилами в маленьких лапках. Пару секунд еноты определялись, кто тут самый главный идиот, и, безошибочно выбрав Груна, устремились к нему. И, увы, исчезли в нём вслед за козой. Идиот оказался жизнеспособнее.

азартно выкрикнула Ева.

Внутри у Большого Груна что-то рвануло. Взрыв он выдержал, хоть и раздулся так, что занял большую часть комнаты. Это его сильно озадачило. Раньше с пишмагером он дела явно не имел.

Обнаружив, что Пламмель вскинул боевой перстень, Ева поспешила его опередить.

выпалила она. Кто такая тётя Поля, Ева, как истинный пишмагерец, до этой секунды понятия не имела. Да и зачем? Пишмагия всё сделает сама! Тётя Поля сгустится из воздуха, имея только имя и статус тёти. Потом у неё возникнут возраст, профессия, биография, привычка сюсюкать, котик, метящий диван, аллергия на глютен, любовь к тортикам – и так тётя Поля будет конкретизироваться и улучшаться до тех пор, пока, заняв своё место в книге и прочно прописавшись в реальности, пишмагерцу она окончательно не надоест, но в книге запечатлится, ибо словесная магия – самая вечная из всех существующих.

Едва услышав про тётю Полю, Пламмель распереживался. Схватился за виски, прижал руки к сердцу. Забегал, раскидывая в стороны поющих гномов, и всё искал, искал кого-то, нервничал. А где-то в пространстве уже прорисовывалась тётя Поля с котиком и тортиком. И была она не трафаретная – и потому особенно реальная. В смешных очках и с ленточной татуировкой на бицепсе времён поисков себя.

Пламмель, всё на свете позабыв, метнулся к тёте Поле. Бедняга! Оливковую магию не блокируешь! Белава же, шипя как кошка, кинулась к Пламмелю. Ева пришла к выводу, что пришла пора подзаняться Белавой.

начала она, но заблудилась в рифмах и замолчала.

– Нет!.. Не то!

Тьфу! Сумароков какой-то лезет! Что за краткие прилагательные! Поймать бы корректора, который, руководствуясь дряхлым словарём, «тапок» правит на «тапку»! Ладно, давайте иначе!

В тряпках, тяпках и тапках Ева окончательно заблудилась, и магия тоже запуталась. Вот уж правда как у Носова: «Я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик!» Белава надсадно кашляла, давясь тапкой и явно не решив ещё, кого из троих ей тяпнуть тяпкой, когда разберётся с тряпкой. Кандидатов было целых три: Ева, Пламмель и татуированная тётя Поля, которая, хихикая, уже примеряла на Пламмеля свою шляпку и гладила его по щеке мягкой лапкой котика.

Ева отвлеклась на Пламмеля – и напрасно. Внезапно клетка закачалась. Одно из выпущенных Фазанолем щупалец поползло по потолку и, обвив клетку, рывком попыталось перевернуть её. Причём так, чтобы Ева, не устояв на ногах, врезалась в спящего Груна.

вцепляясь в прутья клетки, успела крикнуть Ева.

Большой Грун, зевая, сел на полу. Клетка тряслась и переворачивалась. Ева держалась за прутья. От перепуганного баранца отделялись оливковые искры и как живые пчёлы садились на Груна. Что-то зашипело. Грун раздулся – и прозвучал взрыв. Он походил на громкий хлопок. Словно кто-то перекачал велосипедную камеру или вставил в грелку мощный компрессор.

Клетку сильнейшим ударом отбросило на стену и разбило вдребезги. Мир закувыркался. Сознания Ева не потеряла. Удачно врезалась в баранца, смягчившего удар, и вышло, будто она упала на подушки. Хотя когда рядом баранец, об удачливости лучше не упоминать. Удачливость становится опцией по умолчанию.

Огромная ванна устояла, но сильно накренилась на один бок. Жижа не вылилась, но выскользнула из ванны как огромная живая змея. Протиснулась липкими боками в трубу, всосалась в неё и исчезла. Ева не подозревала, что Фазаноль может перемещаться с такой быстротой. За ним едва взглядом можно было уследить. В комнате остались брызги. Ева опять вжалась лбом в баранца. Баранец пульсировал, разливая оливковую магию, и ей стало легче.