В пятницу утром, на рассвете, Этторе возвращается на старинные улочки Джои и отдает пистолет Джанни, который берет его, не сказав ни единого слова. Затем идет к церкви Сант-Андреа, ложится на скамью и закрывает локтями лицо от света. Этторе спит четыре часа, и вот он вновь на ногах, голодный и снедаемый беспокойством. Уже темно, когда его разыскивает Бенедетто; вечер, но еще не ночь. Этторе ждет в пивной, наблюдая за тем, как посетители спорят и проигрывают последние деньги в дзеккинетту, когда старший брат Ливии просовывает голову в дверь и кивает, встретившись с ним глазами.

– Готов? – спрашивает Бенедетто. – Нам повезло. Джанни возвращался из Валларты с товарищами и увидел его – Мандзо шел в город совершенно один. Он послал друга сказать мне. Сейчас Мандзо, должно быть, на середине пути, один-одинешенек! Наверное, сам Господь хочет его смерти.

– Должно быть, так. Почему идет, а не едет?

– Кто знает, да и какое нам дело? Тебе нужен нож? Дубинка?

– Пистолет у Джанни? Тогда нет, – отвечает он, и Бенедетто кивает. – Но я должен… – Он замолкает на полуслове, не договорив, что должен позвать Пино. На самом-то деле ему не хочется даже близко подпускать друга к этой жестокой и кровавой расправе. Подобные вещи глубоко чужды Пино, и, кроме того, они всегда сопряжены с риском. Их могут вычислить, задержать. Но пренебречь просьбой значило бы нанести ему оскорбление, и, если они поведут себя умно, опасность невелика. – Я должен пойти и привести Пино. Он любил Ливию. И хочет помочь.

– Тогда поторопись, – произносит Бенедетто своим грудным басом, словно перемалывая камни. – Я пойду с тобой.

Они идут в темноте по южной дороге и сворачивают примерно за три километра до фермы Леандро, двигаясь по сельской местности. Перелезая через ограды, пробираясь по жнивью, спотыкаясь о камни. Все молчат, Бенедетто несет на плече дубину так, словно это мотыга или лопата, Пино и Этторе идут с пустыми руками. Наконец они замечают белеющий в темноте здоровенный трехметровый стог сена, пока еще не убранный в сарай. С тревогой Этторе понимает, что они на земле Дель-Арко. Паола будет в ярости. Рядом со стогом виднеется темный силуэт торжествующего Джанни, фонарь освещает лицо лежащего у его ног человека, и это Федерико. Руки связаны за спиной, во рту – грязная тряпка, из ссадины под бровью сочится кровь. Этторе чувствует колебания Пино – неуверенные шаги, едва слышный судорожный вздох. Он поворачивается к другу.

– Если ты хочешь уйти, в этом нет ничего постыдного, – говорит Этторе. – Иди. Это не твое дело.

Пино сглатывает и мотает головой. Джанни и Бенедетто пристально смотрят на него. И тут Джанни почти улыбается. Он пинает Федерико носком своего башмака.

– Останься. Ты когда-нибудь видел старух, которые наблюдают за беспорядками со своего балкона? Сплетничая и шамкая челюстями? Будешь как одна из них, – говорит Бенедетто и ухмыляется.

– Я останусь из-за Ливии, – говорит Пино.

Этторе легонько хлопает его по плечу. Затем все взоры обращаются к лежащему на земле человеку.

Глаза Федерико налиты бешеной злобой; он тяжело дышит, вздымая пыль под носом. Завидев Этторе, он пытается что-то сказать, пытается выплюнуть кляп.

– Кажется, он хочет что-то сказать тебе, Этторе, – говорит Джанни, нагнувшись над Федерико, словно охотник над добычей.

– Что ж, давайте послушаем, – отвечает Этторе.

Джанни пожимает плечами, протягивает руку и вытаскивает изо рта Федерико тряпку. Бенедетто снимает с плеча дубинку и опускает ее на ладонь. Он не сводит глаз с убийцы сестры.

– Ты! – говорит Федерико. Он пытается плюнуть, но у него нет слюны. – Это за то, что я лапал твою английскую шлюху? Ты что, в нее втюрился? – язвительно спрашивает он.

– Я давал обещание каждый божий день в течение последних семи месяцев, – говорит Этторе. – Ты знаешь, что это было за обещание? – Теперь он спокоен; но это неестественное спокойствие, наступающее после кризиса. Федерико молча пытается высвободиться из пут, дыша сквозь стиснутые зубы. – Я обещал моей возлюбленной, что узнаю, кто напал на нее и оставил умирать, и что этот человек будет гореть в аду. – Произнося это, Этторе догадывается, почему Джанни привел их к стогу сена, – он понимает, что брату Ливии в голову пришла та же мысль. Он садится на корточки и шепчет Федерико в ухо: – Ты покойник, Федерико Мандзо. Ну и как ты себя ощущаешь?

– Все вы покойники. Все вы покойники! – выкрикивает Федерико, от ярости едва выговаривая слова.

– Скольких ты изнасиловал? Скольких убил? – спрашивает Бенедетто.

Федерико закатывается истерическим хохотом:

– Сотни! Хреновы сотни! У меня было больше баб, чем у вас, недоноски, будет за всю вашу жизнь. Лучше убейте меня, кафони! Лучше убейте меня, иначе вам не жить и вашим семьям тоже!

– Не волнуйся. Мы это и намереваемся сделать, – усмехнувшись, заверяет его Бенедетто.

– Так, значит, я поимел твою кралю? – Федерико вперяет в Этторе злобный взгляд. – Затрахал ее до смерти, да? Жаль, я не знал, что она твоя. Уж я бы тогда расстарался.

– Ублюдок! – восклицает Пино. – Ты послушал бы себя! Что же ты за скотина такая?

– Я вас не боюсь! Никого из вас – слышите, вы? Я вас не боюсь! – Но глаза Федерико говорят другое; его лицо говорит другое, все перекошенное, искаженное страхом.

Этторе кивает:

– Ее звали Ливия Орфино. Я любил ее. Мы все ее любили – здесь ее братья, Джанни и Бенедетто Орфино. – Он указывает на них по очереди. – Ты давно это заслужил, но, если бы ты выказал хоть малейшие признаки раскаяния, я бы вырубил тебя перед следующей частью. Но ты не раскаиваешься. Ты гордишься собой. И ты пытался сделать то же с Кьярой. Так что… – Он пожимает плечами.

Прежде чем Федерико успевает ответить, Этторе засовывает тряпку обратно ему в рот, останавливая поток брани и угроз. Бенедетто рывком поднимает его и взваливает себе на плечо; Джанни и Этторе взбираются на стог и втягивают за собой Федерико. Затем они спрыгивают и отходят подальше. Взгляд Этторе падает на лицо Пино, в нем ни кровинки, оно белое, словно кость, рот в ужасе приоткрыт. Бенедетто чиркает спичкой и обходит стог по кругу, поджигая сено через каждые несколько шагов. Когда дым начинает подниматься, он присоединяется к остальным. Трое из них стоят плечом к плечу, а Пино, тяжело дыша, подается назад. Ночной мрак начинает мерцать, ветер раздувает пламя, вздымая клубы дыма. Тихое потрескивание становится все громче и громче, по мере того как разгорается пламя. Этторе смотрит и ничего не чувствует. Это причина и следствие. Это логическое завершение человеческой жизни. Он не чувствует ни радости, ни удовлетворения. Это должно было быть сделано, и он наконец свободен от своей клятвы. Причина и следствие. Ночь исчезает в желтых и оранжевых сполохах. Каким-то образом Федерико удается выплюнуть тряпку, и некоторое время из самой сердцевины ревущего пламени доносятся его крики. Этторе смотрит без единой мысли в голове, лишь краем глаза замечая, что Пино отошел в сторону и его рвет.