– Нет, ты должен меня выслушать! Твой дядя здесь, тут полно охранников с самого утра. Они вооружены – я не знаю, кто это! Не знаю, что происходит, но ты должен бежать!

Ее пальцы впиваются в его плечо; ее страх заразителен, от ее слов все внутри у него холодеет. Но уже слишком поздно, потому что собаки в айе сходят с ума от ярости, разрывая ночную тишину своим бешеным лаем. Этторе оглушает Карло рукояткой пистолета, подбирает ключи и пытается открыть замок, чтобы впустить Паолу и остальных. Клэр с ужасом смотрит на кровь, струящуюся по лицу мальчишки.

– А теперь беги, Кьяра! – кричит он, но она все еще колеблется, и тут раздается оглушительный залп, и все обращается в хаос.

Воскресным утром Клэр спускается к завтраку на террасу, но там никого нет, хотя стол накрыт. На всем протяжении ее пребывания в массерии Леандро всякий раз в это время уже сидел на террасе, чистил инжир или пил черный кофе. После пожара в пятницу он замкнулся, глубоко ушел в свои думы. В ту ночь Клэр долго ждала его возвращения. Услышав шаги, она босиком сбежала вниз, оставив разъяренного Бойда в постели. Леандро был весь в грязи, от него пахло гарью, он оторвал ее руки, ухватившиеся за него, и ответил, что Этторе жив и здоров. Два человека погибли – крестьянин, которого она не знает, один из поджигателей, и Федерико Мандзо, так сильно обгоревший, что опознать его удалось лишь по щели в верхней челюсти. Как и почему Федерико оказался на месте пожара, неизвестно. Клэр ничего не ощутила, узнав о его смерти. Ни удовлетворения, ни сожаления. Все ее мысли были обращены к Этторе: он не замешан в этом, а если и замешан, то ему удалось ускользнуть. Когда она вернулась в постель, от нее исходил едва уловимый запах дыма после прикосновения Леандро, и Бойд не сводил с нее пристального взгляда. Было слишком темно, и она не разобрала выражения его глаз и ничего не стала объяснять.

От накрытого к завтраку сиротливо стоящего стола веет чем-то невыразимо печальным. И Клэр отправляется на крышу, чтобы обозреть окрестности. Солнце только поднимается, в воздухе веет прохладой. Сквозь запах навоза и молока, доносящийся с сыроварни, пробивается утренняя свежесть, еще не выжженная солнцем. Небо цвета незабудок напоминает ей об Англии, но тоска по дому кажется чем-то призрачным, далеким. Она уже не мыслит себе возвращения к тихому, размеренному существованию: к завтракам и обедам, к письмам, к походам в бакалейную лавку и к вечернему чаю – ко всему тому, что составляло ее прежнюю жизнь. Может, она и не стала апулийкой, но она изменилась и уже не знает, где теперь ее место. К северу от фермы она замечает какое-то движение. Его сын мертв, но Людо Мандзо по-прежнему на посту. Клэр видит, как он выходит из своего трулло, проводит пальцами по волосам, прежде чем надеть шляпу. Мужчина, которого она никогда прежде не встречала, держит голову длинноногой гнедой лошади, и Людо оценивает животное, проводит рукой по мышцам и суставам, смотрит зубы. Под глазами управляющего залегли темные тени, лицо кажется еще более хмурым, но движения его выверены, говорит он кратко и деловито, ничем не выказывая своего горя. Некоторое время Клэр наблюдает за ними, затем обращает взор к восходящему солнцу, стирающему все оттенки: розовато-лиловый цвет теней под оливами, желтый и оранжевый цвет созревших плодов опунции, молочно-кофейный цвет земли. Безжалостное солнце выбеливает все вокруг. Вся мягкость, которая здесь есть, мимолетна и недолговечна.

Услышав скрип стула, возвестивший о том, что кто-то пришел к завтраку, Клэр спускается вниз. Это Леандро в одном из своих льняных костюмов, но без галстука. Пиджак и рубашка помяты, он не брит. Клэр смущенно садится напротив. Поднимая на нее взгляд, он слабо улыбается, но в этой улыбке чего-то недостает.

– Ни мужей, ни жен этим утром, как я погляжу. Ни пасынков, – говорит он.

– У Бойда сейчас проблемы со сном. Я не хотела его будить.

– А Пип любит поваляться, как все мальчишки. Мне в его возрасте приходилось вставать рано. Я помню, как заключил с дьяволом тайную сделку, пообещав ему душу, если только он устроит так, чтобы я смог подольше спать, – без улыбки говорит Леандро. – Но он не выполнил своей части.

– В таком случае вы сохранили душу, – замечает Клэр.

– Как оказалось, лишь для того, чтобы потерять ее позже. – Он делает глоток кофе, затем наливает чашку Клэр и подвигает ей. Завитки пара танцуют на поверхности кофе и исчезают.

– Это не так, – осторожно возражает Клэр.

– Вы правы. Просто старик, решивший себя пожалеть.

– Мистер Кардетта, мне кажется, я никогда не видела человека, который жалел бы себя меньше, чем вы.

Он слегка улыбается, но потом отводит взгляд, и улыбка соскальзывает с его лица. Некоторое время они сидят молча, прислушиваясь к чириканью воробьев, ссорящихся из-за воды во дворе.

– Я… я хотела спросить вас, мистер Кардетта, что вы тогда хотели сказать мне, тогда в Джое, после того, как Федерико… когда я приехала повидать мужа. Вы собирались сказать мне, зачем пригласили нас сюда, меня и Пипа.

– Разве? – Он смотрит на нее в упор.

– Вы сказали, мне грозила опасность. – Она чувствует, как у нее подводит живот при воспоминании о его словах, при воспоминании о поцелуе Федерико.

Леандро кашляет и опускает взгляд в чашку с кофе.

– Возможно, опасность сейчас угрожает нам всем, – говорит он.

– Пожалуйста, – в отчаянии просит Клэр. – Пожалуйста. Я должна знать, что вы имели в виду.

– Должны знать? Возможно, – отвечает он, вновь поднимая на нее глаза. В его взгляде сквозит что-то новое, некое грозное предостережение, отчего ей становится не по себе. – Возможно, сегодня у нас есть более веский повод тревожиться. Как вы полагаете? – Клэр не осмеливается ответить ему. – Все здесь кажется таким мирным, не правда ли? Столь многое скрыто от глаз. Знаете, как фашисты называют крестьян и их бунты? Большевистской угрозой. Что вы на это скажете?

– А что я должна сказать? – спрашивает Клэр.

– Вам это кажется справедливым? Вы познакомились с моим племянником, вы уже провели здесь не одну неделю. Разве крестьяне борются за идеалы социализма? Они что, намерены разогнать сенат и установить коммунистическую диктатуру?

– Мне кажется, они борются за право зарабатывать на пропитание для себя и своих семей.

– Именно! – Леандро хлопает ладонью по столу. – И кто может их за это осудить?

– Только те, кто ослеплен предрассудками и… жадностью.

– Именно, Кьярина. Именно. А что тогда остается землевладельцам? Как они должны поступать, когда на их фермы нападают, жгут посевы, убивают скот? Когда им угрожают, требуя денег, которые они не готовы платить?

– Я не знаю, мистер Кардетта.

Он смотрит на нее с глубоко затаенной, тихой яростью; приставляет к ней указательный палец, но быстро опускает его.

– Я несу убытки, понимаете вы. Мне стоит немалых денег вести здесь хозяйство – так бывает, когда страна обескровлена войной и когда так чертовски мало дождей. Я хочу показать, что земля может приносить хороший урожай и отношения между землевладельцами и работниками не обязательно должны быть враждебными. Я плачу больше всех остальных фермеров в окрестностях Джои. Я справедлив по отношению к джорнатари; их хорошо кормят во время работы на моих полях…