– Так вон в чём дело, – догадался Фрунзе, – ты не резервы республики создавать хотел. Ты стал создавать основу послевоенной армии…

– Создавать, не создавать, а что-то делать нужно. Вот потому к тебе и пришёл. Пока Троцкий нарком военных и морских дел и председатель Реввоенсовета, у нас так всё и будет. Он без суда командующего Балтийским флотом адмирала Щастного расстрелял – ему никто слова не сказал. А за что расстрелял? Я думаю, за то, что адмирал флот сохранил. Подлец Тухачевский целый фронт развалил, а его сейчас новое назначение ждёт…

– Коба, повторяю тебе, интриговать я не умею.

– Ты, я вижу, и думать не умеешь, – вставая, подвёл итог этой странной беседе Сталин.

Не сказав больше ни слова, он достаточно быстро дошёл до входной двери. Обернулся. Показывая на вагонные стены, описал рукой несколько кругов. Очевидно, хотел ещё что-то сказать. Но не сказал. Вместо этого отчаянно махнул рукой. Не попрощавшись, вполголоса ругаясь по-грузински, громко хлопнув дверью, быстро вышел.

Желания остановить партийного товарища в тот момент у Фрунзе не возникло. Теперь Михаил Васильевич непроизвольно разглядывал стены своего вагона. Ещё раз мысленно вернулся к разговору о вагоне Троцкого. Собственно говоря, речь шла вовсе не о вагоне. То есть вагон, конечно, был. Но в случае с Троцким нужно было говорить о бронепоезде.

Этот бронепоезд так и назывался «Предреввоенсовет». После Гражданской войны он ещё какое-то время будет называться «Троцкий». После изгнания бывшего предреввоенсовета из страны получит название «Балтийский рабочий». Под этим именем он и погибнет под немецкими бомбами 2 ноября 1942 года в районе Пулковских высот под Ленинградом. А во время Гражданской войны это было грозное бронированное сооружение на колёсах. Созданный в 1916 году в Николаеве, бронепоезд «Ударный» не принял активного участия в Брусиловском прорыве, для участия в котором его предполагалось использовать. Перешедший к Корнилову, он не играл заметной роли ни на Северо-Западном фронте, ни даже в корниловском мятеже. И лишь в руках Льва Давидовича он превратился в настоящую боевую единицу. С крупнокалиберной артиллерией на бронеплощадках. С большими пулемётными вагонами. С бронированным ангаром для четырёх броневиков, двух автомобилей и дюжины мотоциклеток. С двумя тягловыми паровозами. С автономной электростанцией. А ещё мощные телеграф и американская радиостанция, позволяющая связаться с любой точкой страны и мира. А ещё вагон-ресторан, баня, цистерна с бензином и открытая платформа с аэропланом. Даже опреснителю питьевой воды нашлось место. Отмобилизованный, тщательно подобранный экипаж из этнических латышей и китайцев общей численностью в четыреста пятьдесят человек мог осуществлять даже крупные военные операции. Впрочем, выполнял он операции только карательные.

Весной 1919 года при освобождении Перми бронепоезд своим огнем уничтожил все якобы кулацкие села возле железной дороги. Отряды из китайцев и латышей при поддержке броневиков совершили глубокие рейды от железной дороги и уничтожили крестьянское население ста восемнадцати деревень, включая женщин и детей.

Летом 1919 года на Южном фронте экипаж бронепоезда оставил свои кровавые следы в северных казачьих районах. Орудийным огнём уничтожены крупные станицы: Тиглинская, Берсовая, Тулиш, Загладная, Мирошниковская. Лишь спустя шесть лет, в 1925 году, в них снова появилось мирное население.

Осенью 1920 года бронепоезд активно участвовал в подавлении крестьянского восстания вотяков на Южном Урале. Уничтожил 8500 вооруженных кулацких контрреволюционеров. Взял в заложники около 18 000 женщин и детей из семей восставших крестьян. Часть из них поместили в концлагерь под Оренбургом. Другая часть расстреляна.

Вагон качнуло. Фрунзе окончательно вернулся к крымской действительности. Донёсся приглушённый стук буферов. Лязгнула вагонная сцепка. Сквозь стенки перегородок послышался приглушённый рокот электростанции. Прошла какая-то минута, и вспыхнули электрические лампочки. После света керосинки электрический свет больно ударил по глазам. Фрунзе отвязал вертикальную штору, и она, раскрутившись из рулона, точно отсекла жуткую крымскую ночь за окном. Загасил не нужную больше лампу. Ещё раз оглядел вагон. Взгляд остановился на книжной полке. Читать ему приходилось урывками. «Сейчас свободного времени будет больше. Кое-что надо будет перечитать», – подумал Михаил Васильевич. На полке крайней справа стояла небольшая серенькая книжка. Название на корешке отсутствовало, и никто никогда не догадался бы, что, в отличие от других книг по военному делу и военной истории, эта книга художественная и принадлежит она перу Пушкина.

Само же появление на полке романа «Капитанская дочка», как ни странно, было связано с личностью Тухачевского. Фрунзе не то чтобы подражал своему бывшему подчинённому. Нет. Скорее Михаил Васильевич перенимал полезные, по его мнению, привычки и привязанности бывшего поручика. Он, помнится, сильно удивился присутствием в библиотеке Тухачевского пушкинской «Истории пугачёвского бунта». Случилось это на Урале. И книга оказалась раскрытой. На удивлённый взгляд командующего фронтом командарм Тухачевский тогда вдруг сказал, поглядев в окно вагона:

– Со времён Пугачёва в этих краях не было войн. И вот снова война. И снова гражданская.

Фрунзе запомнил слова Тухачевского. Решил при случае заглянуть в «Историю». И вот, в очередной раз покупая книги, спросил у продавца именно о ней.

– Должен признаться, – ответил продавец, – «Истории бунта» не имеем. Вы, кстати, не первый спрашиваете. Могу предложить «Капитанскую дочку». И автор и события те же, но читается не в пример увлекательнее.

Фрунзе не один раз читал произведение, но зачем-то прямо в магазине наскоро его полистал. Улыбаясь, задержался на пушкинских строках про перешедшего на сторону Пугачева литературного и выдуманного поручика Швабрина, который, впрочем, имел прототипом реального офицера по фамилии Шванчич. Параллель с перешедшим на сторону советской власти поручиком Тухачевским показалась более чем забавной.

И вот сейчас вспомнившийся разговор со Сталиным и мысли о Тухачевском перепутались с мыслями об офицерах старой армии. И тех, кто перешёл на сторону советской власти, и тех, кого сейчас расстреливает в Крыму особый отдел 4-й армии по распоряжению, теперь секретаря крымского ревкома, Белы Куна. А чему, собственно говоря, он удивляется? Ильич когда ещё телеграфировал? «Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо реально обеспечить взятие флота и невыпуск ни одного судна; если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно».

Взгляд командующего перелетел на крымские газеты, лежащие сверху теперь уже не нужной карты Крымского полуострова. Севастопольские «Известия» от 28 ноября опубликовали первый список расстрелянных офицеров. 1634 человека. Следующая газета от 30 ноября добавляла к предыдущему списку ещё 1202 фамилии. Керченские «Известия» привели список из 806 человек. «Слава богу, что сейчас нет рядом Новицкого, – думал Фрунзе, – как объяснить бывшему генералу такую кровожадность победителей? Как смотреть ему в глаза? Одно дело расправа с пленными после боя, под горячую руку, и совсем другое – регистрация, которую оставшиеся в Крыму белые сочли за амнистию, а потом начались ночные расстрелы по готовым спискам».