— А кто вы, леди? — спросил Рулиган, немного устало.

— Меня зовут Шарантир. Я Рыцарь Миф Драннора.

Рулиган вздохнул.

— И я полагаю, у тебя с собой устав, искатель приключений?

— Нет. Азун сказал, что нам больше нет нужды носить его с собой.

— Леди, — осторожно сказал Рулиган, — Азун мертв.

— Алусейр знает меня и подтвердит мое право на оружие, — был спокойный ответ. Меч дернулся. — Прекрати свое заклинание, маг!

Рулиган вздохнул и подал боевому волшебнику небольшой сигнал, приказывая тому сделать именно это. День явно предстоял долгий.

— Леди Шарантир, вы останетесь здесь, в Шестисвечнике?

— Да. И да, прежде чем вы спросите, я буду ходить с вами и держать себя под вашим присмотром.

Заметив ее кривую полуулыбку, Рулиган снова вздохнул. Да, это уже затягивалось.

В конюшне пахло так, как всегда пахло в конюшнях, и выглядела она тоже соответствующе. Однако в конюшне Шестисвечника не было пресловутой амурной парочки в конце стойла ˗ вместо нее там стоял дикий волосатый юноша с грязным лицом, который смотрел на Рулигана поверх своих навозных вил.

— Ты действительно рыцарь?

— И где же, — терпеливо спросил Рулиган, — ты это слышал?

— Старый Андур сказал мне, что Высокие Рыцари ˗ это единственные Пурпурные Драконы, которые могут приказывать боевым волшебникам.

— Старый Андур, кем бы он ни был, — коротко сказал Рулиган, — слишком много болтает.

— Ну, этого я не знаю, — огрызнулся конюх, — поскольку он мой отец и стоит прямо за тобой сейчас, с вилами наготове у твоей шеи!

Рулиган бросился в сторону, прежде чем повернуться, вокруг него зашуршала солома, а потом он увидел, что ему вовсе не нужно было двигаться.

Старый ветеран со шрамами, которого ему представили как конюха в Шестисвечнике, действительно стоял прямо за ним, подняв вилы для удара, и тщетно пытался сдвинуть их с места, потный и яростный, в хватке женщины-рейнджера в кожаной одежде, которая стояла прямо за ним.

— Брось их, Андур, — мягко сказала она. — Или ты забыл, сколько стоит убить офицера Двора?

С беззвучным воплем ярости конюх выпустил вилы из рук. Они больно ударили его по голени, когда Шарантир отпустила его, оставив Андура спотыкаться и хвататься за онемевшие руки.

— Будь ты проклята, женщина! — задыхался он от боли. — Да проклянут тебя все Наблюдающие Боги!

— Они уже прокляли. Я искательница приключений, помнишь?

— Сколько злости, — сказал Рулиган, переводя взгляд с отца на сына. — Благоразумие подсказывает мне приковать вас обоих к какому-нибудь очень далекому дереву и поручить придворным управлять конюшнями этой ночью. Так скажите мне, почему я не должен этого делать?

Оба мужчины уставились на него, тяжело дыша, а потом Андур прорычал:

— Я хороший хозяин лошадей, и какую бы ненависть я ни питал к кому-либо, я не вымещу ее на его лошадях и не позволю пламени отнять у меня жизнь! Эта конюшня ˗ моя, и я буду содержать ее в порядке! Рыцарь, ты можешь мне доверять!

Рулиган встретил его взгляд.

— Я верю в это. — Он повернулся к сыну. — Итак, парень, в твоем отце столько ненависти, что он подумывает проткнуть вилами меня, человека, которого он никогда не встречал. Ты тоже что-нибудь ненавидишь так сильно?

Конюх бросил на него озадаченный взгляд.

— Э-э... нет.

— Так почему же ты так зло посмотрел на меня, как только я вошел сюда?

Парень покраснел, посмотрел вниз в тщетной надежде, что его вопрошающий уйдет, если его не заметят, а затем пробормотал:

— Ты приходишь сюда со всеми этим высокими и могущественными приказами, рычишь и огрызаешься, а надежда королевства исчезла и унесена прочь. Какая жизнь ждет меня впереди?

Рулиган кивнул, затем снова обратился к Андуру.

— Ты был Пурпурным драконом, но был готов сразить меня. Почему? Какая ярость живет в тебе?

Если его сын был красным, то Андур был почти черным от гнева и стыда. Черным и дрожащим.

— Когда я понадобился моему господину Азуну этой весной, я взял свой старый меч и отправился, — огрызнулся он, откусывая каждое слово, словно не желая его использовать. — На войну, с моим мастером Рортом, как в старые добрые времена. Он, и многие другие такие же, как он, погибли за нашего короля, и мы бы сделали это снова! Но теперь он ушел, пал, сражаясь, и с кем остался Кормир? С его шлюхой второй дочерью, со всеми ее распутными замашками! Я в отчаянии, рыцарь. Отчаиваюсь за нашу землю под ее властью.

Он поднял вилы, но теперь повернулся и протянул их Шарантир, добавив:

— Так урезоньте же меня за мои изменнические слова, и пусть я не доживу до того, как справедливый Кормир погрузится во тьму.

Рулиган вздохнул.

— Я не убиваю никого за их мнение. — Он покачал головой и добавил:

— До тех пор, пока ты сможешь быть хотя бы вежливым с принцессой, если будешь говорить с ней.

— Я буду использовать свой язык, а не вилы, если ты это имеешь в виду.

— Именно это я и имею в виду. — Рулиган снова вздохнул и отвернулся. — Надеюсь, добрая леди Матчам найдет в себе силы быть более приветливой, чем вы.

— Я сомневаюсь в этом, — прорычал Андур. — Она винит в смерти Рорта то, что Алусейр лихо промчалась по тылам, размахивая клинком, вместо того, чтобы стоять рядом с королем в тот день. Она может просто плюнуть и вцепиться когтями в ее величество при первом же взгляде, вместо того чтобы проводить ее в свою комнату.

Рулиган закатил глаза. Слишком длинный день.

Разоблаченные, боевые волшебники больше не заботились о том, чтобы скрывать свою магию, и тщательно проработали заклинание, чтобы смочить дороги настолько, чтобы унять пыль, но не принести грязь. Поэтому все собравшиеся в Халтейле могли отчетливо видеть десятки всадников, переходящих с рыси на галоп, чтобы прибыть к крыльцу Шестисвечника в высшем свете.

Они тщетно искали корону или драконий шлем, сверкающие доспехи или блестящие драгоценности. Многие из них уже вздохнули в разочаровании и отступили назад, чтобы посмотреть на дорогу в поисках второй, более многочисленной группы всадников, когда новоприбывшие выехали на дорогу.

У женщины во главе их