выражает сущность кантианства в его противоположности гегелианству. (Особенно интересна поэтому книга Ласка в России, где на кантианство все еще смотрят как на антропологический субъективизм.)

I. Книга Ласка и, соответственно ей, настоящей доклад распадается на две части. В первой части формируется понятие и проблема категорий в обычной для учения о категориях области чувственного бытия. Во второй части найденные понятия и проблема категорий распространяются на новую область нечувственной значимости, и, соответственно этому, выставляется идея логики наук о значащем (логики философии) аналогично и в противоположность выставленной Кантом логике наук о сущем. (Книга Ласка означает, таким образом, ни что иное, как применение кантианства к самому себе.)

II. Содержание первой части сводится к следующим положениям:

1. Коперникановское дело Канта заключается в том, что он увидел в бытии и других категориях трансцендентально-логический элемент, форму чувственного материала. Иначе говоря, Кант заменил теорию двух миров (чувственного и сверхчувственного бытия) теорией двух элементов (чувственного материала и значащей формы), дополняющих друг друга и лишь совокупно образующих то, что мы называем смыслом, или предметом.

2. Обособивши мир форм, рационализм принужден признать порождение материи формой и имманантное развитие форм. В противоположность этому следует признать, что материя дифференцирует форму.

3. Следует различать три понятия иррационального:

а) алогичность: алогично все то, что не есть логическая форма;

б) логическую оголенность: логически голым, т. е. неоформленным – может быть все, даже логическая форма; в) логическую иррациональность: все материальное лишь одевается, осеняется логической формой, ничуть не меняя от того своего первоначального нелогического характера.

4. Познание есть психологическое реализирование трансцендентальных форм предмета. Всякое познание есть опосредствование познаваемого материала непосредственно переживаемой формой.

III. Содержание второй (собственно оригинальной) части книги сводится к следующим положениям:

1. Так как философия (в частности логики бытия) есть знание о формах и так как познается всегда лишь оформленный материал, то, следовательно, имеется форма формы, изучаемая логикой философии. Форма формы есть значимость: ее следует отличать от значащих форм так же, как (значащее) бытие следует, напр., отличать от сущего, оформленного категорией бытия, материала. Теоретическая форма вообще распадается на координированные друг другу формы значимости и бытия.

Теоретическая форма вообще

(предметность вообще)

Категория бытия

Вещность

Категория значимости

Причинность

1а. Бытие, причинность и другие категории, бывшие ранее формами чувственного материала, становятся для познающей их логики бытия сами материалом, стоящим в форме формы (значимости), изучаемой уже логикой философии. Форма формы, подобно всем формам, одета категорией значимости и поэтому стоит в самой себе: форма формы есть, таким образом, ни что иное, как сама форма формы, чем и опровергается дешевый аргумент regressus’a in infinitum.

2. Плодотворность понятия формы формы состоит в том, что оно объясняет возможность философских наук о нелогическом (этики, эстетики и т. п.) без необходимости в какой бы то ни было степени рационализировать нелогическое. И обратно, благодаря ему, сохраняется чистота логического, которое охраняется от этизирования и т. п.

3. Понятие формы формы преодолевает в сфере значимости противоположность рационализма-иррационализма, аналогично кантовскому преодолению противоположности рационализма-сенсуализма в сфере бытия. («Не панлогизм, но панархия логического». «Иррациональность материала, но не иррационализм; рациональность формы, но не рационализм».)

4. Соответственно расширению понятия формы, расширяется и понятие знания. То, что на предыдущей ступени чувственного знания непосредственно переживалось, на настоящей ступени философского знания опосредуется новой формой, т. е. познается. Новая же эта форма (значимости) переживается. В логике же философии она и познается и переживается одновременно.

5. Таким образом структура философского познания тождественна со структурой знания эмпирического. Понятие истины и знания – едино. Нет различия формальных и материальных истин: все истины – материальны.

С. И. Гессен

Издания «Логос»[727]

Наше время есть время искания, а не господства какой-нибудь определенной системы философии. Значение его в многообразии и тонкости детальной философской работы – последний смысл которой может, однако, открыться лишь в новом подъеме систематического творчества. Творчество это требует предварительного философского постижения отдельных областей культуры, в особенности науки, искусства, социальноэтической, правовой, государственной, национальной жизни, религии и т. д. Вся полнота скрытых в культуре и питающих ее мотивов должна быть отчетливо осознана философским мышлением. В этом смысле «Логос» – ежегодник по философии культуры. Чтобы достигнуть своей цели философского сознания культуры, «Логос» нуждается в тесном единении с частными науками, в особенности же с науками о культуре, и поэтому, кроме философов-специалистов, сотрудниками его являются представители частных наук, принимающие, а не отвергающие философскую традицию, а также представители искусства и религии.

Наше время есть время наивысшего развития индивидуальных национальных культур. Философия культуры, стремящаяся к полноте культурных мотивов, не может и не должна пройти мимо национальных особенностей философского развития. Чтобы занять бесспорное сверхнациональное значение, система будущего должна будет вобрать в себя все те живые мотивы мышления, которые почему-либо обнаружились в той или иной национальной философской традиции. Понятный таким образом сверхнационализм, требующий многообразия национального творчества, одинаково отличается как от космополитизма, уничтожающего индивидуальные особенности исторического развития наций, так и от узкого национализма, игнорирующего превышающее значение единого и цельного культурного человечества. Имея в виду, как свою главную цель, собрание материала для будущего систематического творчества, «Логос» и будет международным в указанном смысле. Каждое отдельное издание его (русское, немецкое, а также и другие предполагаемые) будет стремиться к осознанию и развитию соответствующей философской традиции. Разные издания «Логоса» не будут поэтому простым переводом друг друга, а будут скорее приспособляться к индивидуальным особенностям развития философской мысли отдельных народов. Общность цели и настроения будет выражаться в «основных статьях», которые будут печататься параллельно во всех национальных изданиях «Логоса». «Специальные» же статьи будут обслуживать более детальные философские проблемы, более интимные вопросы национальных культур и потому в общем не будут переводиться на другие языки.

Таким образом, ознакомление Запада через посредство немецкого и других изданий «Логоса» с имеющейся уже русской философской культурой является одной из важнейших задач русской редакции «Логоса». До сих пор такое ознакомление было почти совершенно случайным: западники наши, старавшиеся больше об усвоении западного наследства, мало действовали в этом направлении, хотя все же более, нежели славянофилы, всегда больше говорившие о преимуществах «восточной философии», нежели действительно заботившиеся об ознакомлении с нею Запада. Не будучи «западническим», в обычном смысле этого слова, «Логос» полагает, однако, что в философском творчестве нашем мы не можем исходить уже из собственной нашей философской традиции, но по-прежнему должны еще самостоятельно продолжать традицию западной, преимущественно немецкой философии. Лишь вполне использовав западное наследство, сможем и мы уверенно пойти дальше. Не меньше «славянофилов» верит «Логос» в творческое будущее русской философии, но всеми силами