за уши [от] его не оттащить. Так любил выражаться мой отец по поводу какой-нибудь вкусной пищи.

Табак и папиросы – самый ходовой товар на рынке, котируется наравне с хлебом.

– Меняю клей на сахар, – мямлит одна старушка.

На кой черт он мне, я еще не расклеился, – грубо огрызается на нее какой-то стоеросовый дядя.

Вот девочка трясущимися от холода, а может быть, и от голода руками держит бутылочку с маслом. Эта бутылочка напоминает скорее пузырек, чем бутылочку. Грязнущий дядя просит испробовать этого масла. Она доверчиво открывает пузырек и капает ему на грязную, как у угольщика, руку две-три капли масла. Он пробует языком, морщится и, недовольный, ворчит:

– Нет, матушка, горьковато, – и как бы в подтверждение недоброкачественности товара трясет рукой, чтобы стрясти следы масла на ладонь, а затем, отойдя 5–6 шагов, с аппетитом долизывает эти капли.

Если такой торгаш перепробует из всех имеющихся на рынке бутылочек масла, он может не работать и спокойно продолжать лизать и будет жирами вполне обеспечен.

– А вот трикотажное белье «дин», – продам, сменяю на хлеб, папиросы, конфеты, чай…

Что означает это замысловатое слово «дин», продавец и сам толком не разберет.

Цены растут. Продукты питания идут за большие деньги, но и за них не напросишься. Деньги потеряли ценность, да и побаивается народ продавать товар на них, т. к. можно наскочить на агентуру милиции, которая может крепко побеспокоить, вплоть до ревтрибунала.

А менять можешь сколько угодно. Допустим, пачка махорки, обмененная мною на дуранду, стоит 35 копеек, ты поэтому не имеешь права продавать ее дороже номинальной стоимости, а выменять можешь сторублевую вещь. И за это никто тебя к ответственности не потянет, так как никто не может юридически доказать, что эта вещь дороже пачки махорки.

Но сколько маклаков на этом рынке. Боже ты мой! Мне думается, что набившие на этом деле руку умельцы, придя утром на рынок с 300 г хлеба, вечером могут уйти одетыми с иголочки. Так быстро они делают обороты.

Карманы у них, конечно, набиты деньгами, и они им счета не знают. Живут сытее любого из нас. Жадные негодяи. На неблагополучии других строят свое благополучие. А доверчивые обыватели, гонимые голодом, по сути дела, вверяют рынку свою судьбу.

Что-то мой коллега П. М. сегодня повел себя неладно. Мало говорит, больше молчит. А если и говорит, то больше отрывистыми, лаконичными фразами. Сам разговор не поддерживает, на вопросы отвечает сухо, – в чем дело! Вдруг заявляет:

– Довольно мне тебя объедать, перехожу на полагающийся мне паек, а ты поправляйся.

Вот и пойми его. Фраза «ты поправляйся» звучит скорее иронически, чем искренние. Почему-то он вдруг решил меня «поправлять». Я, кажется, не болен и, слава Аллаху, можно сказать, не голоден. За последние дни у меня появилась небольшая опухоль под глазами, но это от чрезмерного потребления воды.

Поводов к тому, чтобы на меня обижаться за что-нибудь, с моей стороны не было. Я его ни словом, ни даже мыслью в том, что он немного помогает уничтожить то дополнительное, что мне перепадает по месту работы и иногда от Жоржика. Наоборот, я морально бываю удовлетворен, когда чувствую, что чем-то хорошим помог человеку, тем более такому, как П. М.

Черт его разберет, почему так получается. Иногда ему вожжа под хвост попадет (как он нередко сам выражается). И начинается хандра. Ну посмотрим, что будет дальше.

31/I-1942 года

Январь закончился, а продуктов почти ни черта не получили, если не считать 50 г масла, 250 г сахарного песку или конфет. Сегодня разрешено выдать еще 300 г сахарного песку или конфет. Но сладостей в магазинах хватило торговать ровно на час. Значит, 90 % населения и этой нормы не получат. В довершение всего на февраль продкарточки еще не получены. Вот уже 17 часов, а карточек все нет, и, вероятно, сегодня вообще не получим. А у подавляющего большинства населения хлеб, конечно, на 31 января забран еще вчера, и получается, что сегодня люди останутся без хлеба. Вот почему сегодня утром в магазинах и очереди совершенно не было, ибо хлеб некому брать. Пользуясь этим, успел получить сахарный песок.

Ай, какой я счастливец. Все-таки имею удовольствие пить сладкий кипяток, хоть и без хлеба, но все же тепло. Все ждем не дождемся, когда выдадут маслица хоть граммов 100. Жиров совершенно не имеем в течение всего месяца. А на рынке не купишь Можно на вещи приобрести и граммов 50, а на деньги не подступиться. Продают по 2 рубля за грамм. Это значит, что килограмм масла обходится 2000 рублей.

Это же убийство. Хлеб доходит до 500 руб. килограмм. Ну и жизнь. Так не удивительно и ноги протянуть. И протягивают, да и еще сколько.

7/II-1942 года

Третьего числа радио принесло неприятные вести. В сводке Информбюро значилось: «Несколько дней назад наши войска оставили город Феодосию». ‹…› На Ленинградском фронте, как и на остальных, воцарилась пока что стабилизация, ничего хорошего, конечно, не сулящая, так после стабилизации начинается наступление отступавшего противника. Особенно опасным остается район Мги, откуда никак не удается выбить немцев. Не менее опасным остается юго-западное направление от Ленинграда, с которого очень часто обстреливают город.

Кроме того, часто слышна, особенно по вечерам, пушечная канонада и даже пулеметная трескотня. Создается впечатление, что идут уличные бои в районе Кировского завода.

Наконец-то в комнате установили печку-времянку, температура значительно повысилась и достигла 13-14, что обеспечило более или менее нормальную возможность записывать сюда обрывки событий и мыслей.

Ленинградцы с той же непреклонностью переносят все лишения, связанные с блокадой. Правда, ощущаются некоторые улучшения (выдали масла по 150-200 г, и ожидается прибавление хлеба на 100 г, всего то есть будет 400-500). Это уже легче, но народ еще по «инерции» мрет, и приостановить это невозможно без решительного улучшения питания: гл. образом маслом, мясом и вообще жирами. Рынки по-прежнему недоступны. На деньги почти ничего нельзя купить, когда что и найдешь, то за баснословные суммы. Я уже выше как будто писал, что масло доходит до 2000 р. кг, хлеб до 500 р. В столовой кормят отвратительно. Та же жареная водичка, только мутная. Мясные бывают, но ограниченно, поэтому введены специальные талончики, по которым и выдают мясные блюда. Раздача их представляет из себя очень сложную операцию. Каждый, разумеется, хочет получить, а возможности есть только на 20-25 % обедающих. Попробуй распредели без скандала.

11/II-1942 г[ода]

Радостный день: прибавили хлеба. Как я и предугадал раньше, стали продавать 400-500 г. Меньшее число означает норму служащих, большая – рабочих.

Какая-то бабенка, подымаясь по лестнице в магазин,