Мистер Леви рассказывал на уроке о Мёз-Арденнском наступлении[52]. Он с пафосом говорил о том, как американские батальоны гнали солдат кайзера. Учитель любил рассказывать об этой битве, ведь он сам принимал в ней участие и очень этим гордился. На встречах ветеранов, куда он приходил в маленькой шапочке и солдатской форме, которая теперь с трудом налезала на его невысокую, полную фигуру, они с боевыми товарищами каждый раз вспоминали это сражение во всех подробностях. С не меньшим удовольствием он рассказывал о нем гостям у себя дома. С каждым годом он все меньше походил на героя войны, и все красочней становились его рассказы. Мягким, бархатным голосом он описывал ученикам великое сражение и славил батальоны, в одном из которых он был, когда американские войска разбили немцев. Голос учителя раздражал Егора, как скрип тупой пилы. От дяди Гуго он слышал об этой битве другое. Обер-лейтенанту Гуго Гольбеку, который тоже в ней участвовал и спасся бегством, эта битва была как кость в горле: ни проглотить, ни выплюнуть. У него было только одно оправдание: нож, который тыловики воткнули в спину доблестной армии. Егор захотел высказать эту точку зрения низкорослому, курчавому Леви.

— Сэр, — перебил он учителя, — если бы гражданские предатели не воткнули немецкой армии ножа в спину, она никогда бы не отступила.

Обычно Барнет Леви не сердился, когда ученики его перебивали, он любил дискуссии. Но в этот раз он не смог сохранить спокойствие: с ним начали спорить о битве в Арденнском лесу, о его битве. Меньше всего ему хотелось слушать историю о ноже в спину.

— И кто же эти гражданские предатели, а, Карновский? — спросил он с насмешкой.

— О, всякие враги армии, — ответил Егор. — Если бы не они, немецкие войска выиграли бы сражение.

— А если бы у козла было вымя, он давал бы молоко, — заметил мистер Леви.

Мальчишки засмеялись. Обычно школьникам нравится, когда один из них начинает спорить с учителем, но в этот раз класс оказался целиком на стороне мистера Леви, ведь он рассказывал о том, как свои победили врагов. Егор растерялся.

— Сэр, я говорю серьезно, а вы шутите! — крикнул он, с ненавистью глядя на учителя холодными голубыми глазами.

Мистер Леви попытался говорить серьезно. Он привел пример из спорта. Проиграв матч, плохой боксер утверждает, что противник использовал запрещенный прием, подножку или удар ниже пояса, или что его засудили, или что помешали враги. Но важен результат, а не объяснения. Разве не так?

— Да, сэр! — грохнул класс, с торжеством глядя на разбитого защитника немцев.

Мистер Леви постучал карандашом по столу, чтобы стало тихо, и продолжил урок. Его слушали все, кроме Егора Карновского.

Он понимал, что с его слабым английским, над которым смеется вся школа, и неуверенностью, из-за которой он даже начинает шепелявить, у него нет шансов выиграть войну с мистером Леви, однако сдаваться не хотел. Егор знал, что сделает себе только хуже, но его тянуло на ссору. Так чумной не может удержаться и расцарапывает свои болячки. Егору нравилось доставлять себе мучения, назло себе он отворачивался от хорошего и стремился к плохому.

Рассказав о победе над немецкой армией, мистер Леви заговорил о тех, кто теперь стоял у власти в Германии, о ее новых повелителях и законодателях. Егор знал, что это правда, он испытал на своей шкуре, что это за люди, но его вывело из себя то, что об этом говорил мистер Леви. Егор как с цепи сорвался.

— Сэр, — перебил он снова, — вы не должны так говорить о моей стране.

Учитель вспыхнул.

— Карновский, — ответил он резко, — вы в Америке.

Егор понимал, что лучше молчать, и не мог.

— Немец всегда остается немцем! — выкрикнул он слова, которые много раз слышал «там».

Мистер Барнет Леви, как любой еврей, всегда распознавал своих, как бы они ни маскировались. Лозунг Егора его не вдохновил.

— Думаю, те, кто стоит в Германии у власти, были о вас другого мнения, Карновский, — сказал он под смех класса, — иначе бы вас оттуда не выгнали.

— Я не еврей, мистер Леви! — сказал Егор со злостью. Он хотел оскорбить учителя, подчеркнув его еврейское происхождение.

— Нас это не интересует, — перебил мистер Леви. — Нас интересует только успеваемость и поведение учеников. Сядьте на место.

Егор попытался нагрубить, но учитель ему не дал.

— Вон из класса, — приказал он. — И завтра утром к директору.

Егор не спал всю ночь.

С одной стороны, он боялся предстоящей встречи, с другой стороны, многого от нее ждал. Он никогда не разговаривал с директором, только видел его несколько раз, но испытывал к нему уважение и симпатию. Высокий, плечистый, голубоглазый, с красным от солнца и ветра лицом и соломенными волосами, очень густыми для человека, которому уже под пятьдесят, мистер Ван Лобен походил скорее на капитана корабля, старого морского волка, чем на директора школы. Его внешность, имя и даже трубка, которую он не вынимал изо рта, будто она приросла к нижней губе, — все вызывало у Егора Карновского восхищение. Это не то что черный, кучерявый мистер Леви. Именно таких, как мистер Ван Лобен, рисовали на плакатах, когда надо было изобразить истинного арийца, чистокровного представителя нордической расы. Егор даже не сомневался, что их симпатия окажется взаимной и мистер Ван Лобен его поймет. Он хотел произвести на директора лучшее впечатление.

Открыв дверь кабинета, он громко щелкнул каблуками и вытянулся по струнке. Так Егор хотел показать: если он плохо ведет себя в школе, то лишь потому, что там он находится среди всяких Леви. Другое дело, когда встречаются два достойных человека, которые понимают друг друга. В этом случае он готов проявить уважение.

— Йоахим Георг Гольбек-Карновский, — отчеканил он, вставив фамилию матери. — Позвольте войти, сэр!

Мистер Ван Лобен поднял ладонь.

— Ладно, ладно, — сказал он с легкой усмешкой. — Нам эти штучки ни к чему, молодой человек. Садись и назовись еще раз, одним именем, чтоб я запомнил.

Растерянный Егор остался стоять. Мистер Ван Лобен приобнял его за плечи и усадил на стул.

— Ну вот, — добродушно сказал он и опустился в кресло, жалобно заскрипевшее под его мощным телом. Вытянув ноги так, что из-под брюк показались лодыжки, он заглянул в лист бумаги, лежавший на столе, и раскурил погасшую трубку. — Что это за великая война с мистером Леви, а, молодой человек? — спросил он с напускной суровостью.

Егор откашлялся и заговорил. Нескладными, длинными фразами, которые он мысленно переводил с немецкого, то и дело вставляя слово «сэр», он начал рассказывать о своих бедах и страданиях, которых никто не понимает. Разве кто-нибудь сможет понять глубокие личные переживания? Мистер Ван Лобен глубоко затягивался, чтобы побороть зевоту. Ему было скучно. Опытный педагог, директор известной школы, он все же терпеть не мог разбираться с проблемными учениками. С озорниками он знал, что делать, сам был таким. Он умел сладить с мальчишкой, который плюнул в учителя жеваной бумагой или еще что-нибудь натворил. Директор не злился и не ругался. Подзатыльник, щелчок по носу, тычок в бок, и школьник тут же понимал, что был не прав. Мистер Ван Лобен умел перевоспитывать даже драчунов и воришек. Великан и силач, любитель крепких уличных словечек, директор Ван Лобен мог быть очень убедительным, с ним трудно было спорить.