в таком состоянии я становился неуправляем, но сегодня шел, повинуясь одной-единственной мысли, захватившей все мое существо.

Вивиан.

Тебе не перейти озеро. Ты должен придумать, как перехватить инициативу, стать главным заводилой в игре жестокости… Это будешь ты, Дэнни? Это будет Говард?

* * *

Ветер с яростью задувал в замочную скважину, крупинки снега проносились в луче фонаря. В вое ветра угадывалась джазовая мелодия: она то замедлялась, меняя тональность, приобретая тревожный оттенок, то почти исчезала за скрежетом метели.

Нужно поработать кувалдой, нужно поработать белилами…

Я обернулся.

Говард стоял шестью ступенями ниже, на узком лице блуждала полуулыбка, совершенно не излучавшая тепла. Я попытался сфокусировать взгляд на его руках; в них не было пистолета, впрочем, это не делало его менее опасным, а меня – менее пьяным.

Когда я открыл дверь, метель обрушилась со всех сторон, а скопившийся у двери снег провалился в проем.

– Смелее, – подбодрил Холт.

Я потащился к деревьям вслед за своей тенью, Говард – за мной. Как тогда, на охоте.

Джинсы мгновенно намокли, тяжелые ноги вязли где-то позади. Тени раскачивались, точно колокола, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда… Снежная мгла наполнилась звоном. Еще несколько шагов – и я упал в снег. Меня начало рвать, пока в горле не вспыхнул фальшфейер, а из глаз не полились слезы.

– Вставай, – сказал Говард.

Ветер натянул его темные волосы, а черты лица сделал острее. Он напоминал древнего воина… В них нет пощады, они не попросят пощады.

– Вставай, – повторил он.

Я перевел взгляд на пистолет. Холт твердо держал его. Я могу остаться лежать, и он пристрелит меня. Могу сказать «убей меня», и он исполнит мою просьбу.

Что будет с Вивиан?

Я вытер рот рукавом, крепко сжал кулаки и встал.

Виски протопил снег и замерз.

93

Сквозь раздвинутые шторы в небольшую квартирку на третьем этаже недалеко от Театра Аллена, где в 70-м The Doors дали два концерта, проникал бледный зимний рассвет…

Не было здесь штор. Как и рассвета. Оконная рама дрожала под порывами ветра, снег мел по стеклу, и в сухом шорохе звучали слова: «Музыка – твой единственный друг до самого конца… До самого конца… До самого конца…»

Казалось, то ясное утро – выдумка, его никогда не было. Зато Вивиан очень хорошо помнила темноту – черный холодный бархат. И сон – яркую вспышку в темноте. Ей снился лось в прозрачной озерной воде; огромный, с лопатообразными рогами, он прошел мимо, слегка задев ее голые ноги, и склонился напиться.

Глаза уже начали закрываться, когда она вспомнила чулан, шаги, шприц. Во рту появился ржавый привкус, Вивиан рывком села в постели. Сознание медленно разгоралось, словно лампа, которую не включали очень давно, мысли начали разматываться, прежде стиснутые каменными стенами. Господи, как же хотелось спать! И пить. Она не смогла бы сказать, чего хотела больше. Пожалуй, все же спать; во сне жажда не столь мучительна.

И вот он, стакан. На прикроватном столике. Не термокружка, не алюминиевая фляга-бутылка. Простой стеклянный стакан. И в нем – милый боже! – вода. Руки дрожали, когда она несла его к пересохшим губам, ощутила прохладную сладковатую воду…

Окно задребезжало под очередным порывом ветра. Будто что-то, живущее во тьме, прильнуло к стеклу, скребя по старой раме своим чешуйчатым телом, заглядывая в комнату. «Я вижу тебя, Виви. Иди сюда. У меня для тебя кое-что есть. Кое-что ледяное и твердое. Но имей в виду: Говард мог подмешать что-то в воду, чтобы тебя вновь смыло в темноту колодца и ты не попала ко мне. И я не взял бы тебя быстро и яростно, если хочешь – жестоко, и не заставил бы тебя кричать».

Впервые она заглянула в колодец на похоронах матери – почувствовала сырость каменных стен в тот момент, когда увидела яму, в которую должен был опуститься гроб. Затем, ночью, впервые оказалась внизу. Надо сказать, против она не была. В конце концов, в колодце не было звуков, которые отец издавал на кладбище (его держали под руки, он уже не мог стоять на ногах), потом – дома. Звуков, когда тебе вырывают сердце. В какой-то момент над каменной горловиной появлялась луна и зависала аккурат над головой, заставляя тени исчезнуть, как кроликов – по шляпам.

Стакан выпал из пальцев и покатился по дощатому полу. Комната завращалась. Перегнувшись через край кровати, Вивиан сотрясалась от сухих спазмов. Когда приступ прошел, она откинулась обратно на подушку и прикрыла рукой глаза… Внезапно она поняла, что может свободно двигать руками – наручники исчезли.

На стене чернело что-то массивное, с безжизненной мордой.

– Эй, – позвала она – всего лишь беспомощный шепот.

Если оно ответит мне, то я сойду с ума.

Постепенно глаза стали различать больше. Всего-навсего глупое пыльное чучело головы лося, которое она к тому же уже видела. Интересно, она тоже – охотничий трофей?

Борясь с накатывающими волнами головокружения, Вивиан спустила ноги на пол.

– Что мне делать? – спросила она, не заметив, что ступила в разлитую воду, синие носки с Коржиком теперь насквозь мокрые.

Чучело головы лося глядело на нее пустыми глазами.

Рядом лежало ружье.

Долгую минуту Вивиан смотрела на ружье, потом взяла его и вышла из комнаты.

* * *

Жажда крови – единственное, что способно выгнать волка в непогоду. Волка и убийцу.

Лишь с третьей попытки Вивиан удалось переломить стволы. В каждом – по патрону. При виде патронов страх, точно опасная бритва, полоснул по животу. Стволы со щелчком встали на место. Она хотела повесить ружье на плечо, но для ее пяти футов и четырех дюймов оно было слишком длинным.

Будто предчувствуя новую жертву, ветер бросился на входные двери, так что ее обдало шипящим сквозняком. К диссонансным нотам добавились голоса, напоминающие волчьи. Волчьи – потому что ничего человеческого в них не осталось. Ничего, кроме ее имени.

Вивианвивианвивиааа…

Что-то там звало ее по имени.

* * *

Стоило приоткрыть дверь, как метель, швырнув ей в лицо пригоршню снега, с грохотом захлопнула ее. Вивиан стояла, опустив голову, обеими руками сжимая ружье. Она была без куртки, перчаток, шапки, с семифунтовым (в лучшем случае) куском металла, который мгновенно станет непосильной ношей. Ее клонило в сон и тошнило от чувства голода. Но лучше не станет, наоборот, она будет постепенно слабеть. Или не постепенно. Возможно, в какой-то момент просто упадет и больше не поднимется. Сколько шагов у нее осталось, прежде чем она не сможет нести ружье, себя, свой страх?

Глазами воображения она