отключится? Теряла ли она когда-нибудь сознание от боли? Да, один-единственный раз в жизни. Когда упала с Хамелеона.

* * *

Джон Эбрайт не мог даже смотреть на лошадей. А первое время после похорон избегал смотреть и на нее. Когда боль становилась злостью, Вивиан задавалась вопросом: почему отец не отдал ее? Разве она не была продолжением Кэтрин Хоули? «Надо было избавиться и от меня! – мысленно прокричала она ему в лицо, когда он рыдал за обеденным столом над банановым хлебом. – Как ты избавился от лошадей!»

Когда ей исполнилось шестнадцать, заручившись поддержкой деда, она отыскала лошадей. Искры не стало на следующий год после смерти мамы, а Лукреции – месяц назад. Остался Хамелеон, причем в часе езды от Атенса!

Недавно по впервые скошенной траве прошел дождь. Июньское небо напоминало акварель. Дед хмуро сидел за рулем. Он был не в восторге от затеи Вивиан, но, как и в своей невестке, души в ней не чаял, не смог сказать «нет». Мы забываем о боли других, для нас реальна только наша боль. Дед любил Кэтрин и тяжело пережил утрату, но на первом месте всегда была боль отца.

Лошади высовывали над дверьми денников свои любопытные мордашки в надежде, что их погладят. Когда Вивиан приблизилась к стойлу с табличкой «ХАМЕЛЕОН», конь едва удостоил ее взглядом. Стоял с гордо поднятой головой. Длинноногий, худой, цвета ночи, до наступления которой отложены все темные дела. Будто сама тьма приняла форму лошади. Не только таинственное, но и довольно злое создание, и эта злость чувствовалась в наклоне его головы, в том, как он бил копытом или хвостом, как несся вперед. Такая же злость присутствовала в урагане или в летнем ливне.

– Виви. – Дед выглядел обеспокоенным. – Может, не надо? Что, если он цапнет тебя? Он же здоровенный, как дьявол!

Вивиан зашла в стойло.

Хамелеон неспешно повернулся к ней, некоторое время стоял, взирая на нее сверху вниз, и шумно тянул воздух. Потом ткнулся влажными ноздрями ей в шею, где на цепочке было обручальное кольцо.

– Ты не забыл ее, – шепнула Вивиан.

Хамелеон был одной из семи лошадей Хэнка и Кейти Бенефилд. Хэнк провел собственное расследование и выяснил, что за восемь лет Хамелеон сменил около дюжины владельцев, а до этого семь лет жил в Оклахоме. Прежний владелец хотел избавиться от него во что бы то ни стало, поэтому фактически вынудил Хэнка купить его за бесценок.

Когда Хэнк привез Хамелеона в Огайо, тот был кожа да кости. Да-да, это он еще немного наел. Умный, своенравный, мстительный, обидчивый, он отказывался покидать денник, общаться с другими лошадьми, не давал к себе прикоснуться. Хэнк был уверен, что совершил самую большую ошибку в своей жизни, купив сумасшедшего коня.

А потом появилась Вивиан.

Она ездила к Бенефилдам на протяжении всего лета; когда начались занятия – дважды в неделю после школы. Отец знал, где Вивиан проводит время, за исключением того, что там Хамелеон.

Вивиан чистила его, убирала за ним, кормила, меняла воду. Это был самый большой конь, которого она когда-либо видела: выше шести футов в холке, большие копыта, крупная голова. Чтобы его почистить, приходилось вставать на носочки. Когда Хамелеон был в настроении, то начинал скакать, выбрасывая задние ноги. В иные дни Вивиан даже не пыталась вывести его из стойла – вряд ли его голова, раздувшаяся от мании величия, пролезла бы в двери.

Несмотря на переменчивый нрав, угощение из рук Хамелеон всегда брал одними губами, и уж за свои пальцы можно было не переживать. Постепенно он набрал вес, стал более коммуникабельным, даже Хэнк перестал бояться подходить к нему, хотя они оба продолжали следить друг за другом краем глаза.

Хамелеон был необъезженным, когда попал к Кэтрин Хоули. Одно из первых воспоминаний Вивиан: мамины содранные ладони, в которые она берет расческу и расчесывает ей волосы перед сном. Затем указательным пальцем касается сначала своего носа, потом – носа Вивиан: «Смогла я, значит, сможешь и ты». Кажется, мама знала что-то такое о Хамелеоне, чего не знал больше никто – с того самого момента, как двадцатидвухлетняя молодая женщина встретилась взглядом с черным, точно сама тьма, конем и тот позволил ей себя погладить.

Оба раза, когда Вивиан сидела на Хамелеоне, ее ноги не доставали до стремян. Он не был покладистой лошадкой, которая тянет повозочку с малышней, но терпел Виви, ведь об этом его попросила Кэтрин. Смотри, я же терплю эту маленькую козявку! Терпел, хотя мог куснуть исподтишка или боднуть, и тут же горделиво встряхивал головой, делая такие глаза, будто Виви первая начала. Вивиан никогда не плакала, сразу поднималась на ноги, помня слова мамы: «Если всадник слаб, конь это почувствует». Глупо, конечно, потому что всадником она не была. Но однажды могла стать.

После похорон она пришла в конюшню и села перед денниками. Искра и Лукреция топтались на месте и переговаривались, а Хамелеон отвернулся к стене, слился с тенями. Молчал, когда приехал покупатель. Молчал, когда его завели в прицеп, предназначенный для перевозки сразу двух лошадей, и закрыли дверцу.

Впервые Вивиан решилась оседлать его через два месяца после того, как попала на ферму к Бенефилдам. Как только Хамелеон понял, что происходит, то начал брыкаться. Но вдруг уступил и поскакал так быстро, что ветер засвистел в ушах. Вивиан непроизвольно прижалась к нему. Топот копыт и ее сердцебиение отчетливо гремели в тишине. В те мгновения она, как никогда, ясно ощутила присутствие матери. Кэтрин стояла под деревьями, мимо которых пронеслась Вивиан, – еще совсем девчонка, чуть старше ее самой.

Несколько раз она падала, но всегда успевала увернуться, сгруппироваться.

До того случая, почти год спустя.

Из метеосводки Вивиан знала, что в течение часа разразится майская гроза, но все равно отправилась на прогулку. Над полем вместе с тучами сгустилась почти осязаемая тяжесть предстоящего дождя. Она как раз разворачивала Хамелеона, когда все залил ослепительный свет, на несколько ударов сердца мир превратился в фиолетовый негатив.

В следующий миг Хамелеон встал на дыбы и рухнул обратно, крутясь то в одном направлении, то в другом. Вивиан чудом не попала под копыта, даже испугаться не успела. Лежала в траве, чувствуя, как запах перебитых сочных стеблей заполняет ноздри и горло вместе с кровью, и пересчитывала языком зубы, когда увидела лучевую кость, торчащую из руки.

Пребывая в шоковом состоянии, с одной лишь мыслью, засевшей в голове («Нельзя оставить его в поле»), Вивиан здоровой рукой подхватила поводья Хамелеона.

Дважды она останавливалась: