далеко позади; они поговорят, вероятно, в какой-нибудь придорожной забегаловке, после чего их дороги разойдутся. А он не сможет выбросить ее из головы.

– Для тебя было бы лучше, если б ты уехала неделю назад. – Голос прозвучал неожиданно блекло, не громче сквозняка у пола.

Вдруг Говард почувствовал себя усталым и опустошенным до крайности. Подоткнув одеяло, как это делала его мать, когда он был ребенком, он вышел, тихо прикрыв за собой дверь, словно мог разбудить ее.

Самое время вернуться в подвал. Вивиан была последней нитью, связывающей его с Митчеллом. Других нитей не осталось: они разорвались и были унесены северным ветром.

92

Я пришел в себя на грубо сколоченном стуле, снова раздетый до трусов, покрытый засохшей кровью, грязью, кровоподтеками, порезами, ожогами. Боли было столько, что я не замечал заноз, впивающихся мне в спину и ноги.

Под потолком, подвешенный за карабин, сиял светодиодный фонарь в виде лампочки. Такой фонарь был в комнате, в которой я полоснул Кромака по горлу – глубоко, до кости – и смотрел, как кровь заливает его грудь, капает с больших пальцев ног…

Зарывая босые ступни в землю, я вывернул голову и похолодел. Это была та самая комната – с металлической скобой.

Чувствуя, как учащается сердцебиение, я попытался восстановить ход событий. Проще собрать по черепкам разбитый сервиз… Голос Вивиан из темноты. Уходи, немедленно. Потом пришел Холт. Игла, погрузившаяся мне в шею. И тьма, которую он выжал в меня вместе с поршнем.

Вивиан спаслась? Сколько прошло времени? Возможно, она уже в Парадайс, и в эту самую минуту на Главную улицу Хорслейка въезжают полицейские внедорожники.

Говард стоял, прислонившись к двери, сложив руки на груди. Он не выглядел зверем, в чье логово вот-вот нагрянут охотники. Или, если на то пошло, от которого сбежала добыча.

– Где Вивиан? Говард, ты должен мне сказать!

Он вытащил две бутылки из сумки у своих ног. Бутылки были из зеленого стекла, с двумя большими красными буквами…

Буквы напомнили мне о красной отметине от оплеухи на щеке Вивиан. О разбитой губе Зака, когда мы сцепились на кладбище после похорон. О крови, капнувшей на снег, когда Джеймс наклонился поднять ключи. О каплях в кузове «Фольксваген Рэббит». О крови, заливающей мою пижамную кофту. О другой пижамной кофте, девчачьей… Я бы ударил себя по лицу, чтобы оборвать эту вереницу образов, но руки были связаны. Опустил голову, позволив спутанным волосам упасть на лицо.

– Я принес тебе то, что ты любишь больше всего на свете.

Я закрыл глаза:

– Где Вивиан?

Резкий хруст, прекрасно знакомый мне. Звук откручиваемой крышки.

– Давай, Дэнни, не вредничай. Не мне учить тебя, как это делается. Ты же алкоголик со стажем… Тебе нравилось причинять ей боль, не так ли? Ты похож на своего отца больше, чем думаешь.

Я готов был согласиться с чем угодно – искренне, от всего сердца, – лишь бы он сказал, где Вивиан.

– Да, я знаю, знаю. Где Вивиан?

– Вероятно, он даже любил тебя. А ты любил его. Иначе бы давно наложил на себя руки. С тобой его наследие продолжает жить. Пей, Дэниел. Пей за Джозефа Митчелла!

Я отвернулся и сжал зубы. Что-то кольнуло меня в живот. Я опустил глаза. Струйка крови побежала сквозь волосы на животе и впиталась в резинку трусов. Говард улыбнулся и нажал ножом сильнее. Мои глаза полезли на лоб. Рукоять из темного дерева, фиксированный шестидюймовый клинок. Это был нож Кромака – тот самый, которым я убил его.

Иногда детали… Ножи, лица… Иногда это все, что имеет значение.

– Таким ножом можно отделить конечность от сустава, отрезать голову, расколоть кость. Тем более он подойдет для более тонкой работы, – Холт смотрел мне в глаза, – вроде этой.

Чувствуя, как острие клинка проникает в меня, я открыл рот.

* * *

Если пить тумблерами, у этого виски довольно богатый, с золотисто-янтарными оттенками меда и яблок вкус и приятное, согревающее послевкусие. Если же пить залпом, вкус становится резким, а послевкусие – жестким, будто штырь, распарывающий тебе ногу.

Когда я начинал отворачиваться или сжимать зубы, Холт напоминал о ноже у моего живота. Стул подо мной был мокрым от крови и пролитого алкоголя. Я пил и не пьянел, но это была лишь половина бутылки. Говард удвоил дозу – до целой бутылки.

Потом взял вторую бутылку.

– Знаешь, – сказал он, глядя на меня, бутылка в одной руке, нож Кромака – в другой, – мы оба взрослые люди, пора говорить о своих желаниях.

– Гврд…

– Ты был прав. Мне было мало тех ударов Колодой в башне. Мне было мало, когда я ударил тебя ногой в лицо. Когда стрелял в тебя… Ты не представляешь, – его голос упал до шепота, – чего мне стоило отвести ружье в последний момент.

– Гврд…

– Я хотел твоей крови. Увидеть, как она наполняет края раны, как течет.

– Гврд…

– Как послевкусие? Это очень хороший виски. Встряхнуть бутылку, покрутить в стакане, плеснуть содовой, бросить лед… Тебе некогда возиться с этим, правда? Виски может приятно усыпить, а может двинуть кувалдой. Ты всегда предпочитал кувалду. Кстати, само слово «виски» является калькой с кельтского и дословно означает «вода жизни».

– Гврд… С-сука…

Он втолкнул горлышко мне в рот, стукнув по зубам. Я проглотил половину второй бутылки, когда меня начало тошнить себе на грудь и ноги.

Говард вытирал руки о какую-то тряпку. Я тяжело дышал, в голове оглушительно стучало.

– Дэниел, должен сказать, я огорчен. Что за манеры!

Накачанный до краев, я поднял голову и посмотрел на него сквозь пелену слез.

– Клянусь богом, я убью тебя.

– Хотелось бы на это посмотреть.

– Я убью тебя, долговязая сука!

– Тише, Дэнни, иначе разбудишь свою жену.

Я задергался на стуле. Говард смотрел на меня с холодным интересом, без малейшего смущения, волнения или злорадного наслаждения моим испугом. Мелькнула мысль, что точно так же он смотрел на Кромака, когда тот висел на скобе и рассказывал свою историю.

– Позволь снять тяжесть с твоей души. – Говард отшвырнул тряпку. – Она в безопасности. Видишь ли, – он схватил меня за волосы, поднял мою голову, все норовившую повиснуть, и заглянул мне в глаза, – Вивиан вызывает во мне сильные чувства.

– Что? – Но я не сомневался, что понял его правильно.

Он способен на сильные чувства? А что может быть сильнее любви? Словно читая мои мысли, Холт коснулся моего обручального кольца – нити из белого золота, потемневшей под засохшей кровью.

Я сжал кулак.

– Это случилось в