и кинь в озеро, пусть мавки забавляются перед сном.

– Мавки довольны будут, не единожды осчастливливал их, – огрызнулся я. Меченые засмеялись.

– Успею, – заверил его Трегор. – Но пока мне нравится его дерзость и свежий взгляд. Он растерял много крови, но всё ещё горяч. Может, и есть доля правды в его словах. Истод, говоришь, пятнает моё имя? И что же станет, если этого Истода убьют?

Я и сам не знал, что станет. Был ли я лучше тех, кто винил в несчастьях гильдию Шутов? Наверное, хоть немного, да был: Истод сам признался мне, что убивал соколов. Убивал, чтобы пошатнуть остовы, на которых порядок в Княжествах держался многие сотни лет. И я своими глазами видел, как безликие слушаются его, видел, как они, подражая шутовским ватагам, заманивают люд на представления и убивают. Вспомнил я и шутовскую брошь в Чернёнках – умышленно оставил, чтобы навлечь подозрения? Или правда кто из скоморохов деревню сжёг?

– Не могу знать, что будет. Но душе моей станет спокойней за убитых братьев. Избрал бы его своей целью с радостью. Я искал его уже, но для другого. Сейчас поищу, чтобы отомстить.

По шатру пронёсся ропот. Меченые тихо переговаривались, поглядывали на меня и кивали. Я не знал, о чём они думают, глядя на диковатого чужака, да и не хотел забивать голову чужими думами.

– Говори, Кервель, – попросил я, – что ещё за вести принёс?

Трегор поднял руку в перчатке и призывно махнул мне.

– Раз ты осмелился раздавать команды, то давай, садись к нам. Не люблю, когда со скамьи кричат.

Пожав плечами, я перемахнул через скамью и уселся рядом со скоморошьим князем. Может, он пытался меня устыдить, но дважды повторять приглашение не пришлось.

– Люди покидают жилища, уходят в леса, и даже нечистецы не пугают их так, как прежде, – продолжил речь Кервель. – Дома заколачивают вместе со всем имуществом, а если в семье кто-то болен, то соседи могут заколотить дом со всей семьёй и поджечь. Много волхвов ходит по деревням – и настоящих, и самозваных. Каждый предлагает спасение от Мори, продают розовые порошки, выдавая их за толчёные сокольи камни. Никогда я не видел такого – в первую вспышку Мори и то было спокойнее.

– Для чего им толчёные сокольи камни? – не понял я.

– Неужто не знаешь? – удивился Трегор. – Морь боится только их.

Я бессмысленно схватился за камень, который так и не решился снять. Неужели спасение висело у меня на шее, когда я по всем землям искал Истода для больного княжича? Почему никто из приглашённых волхвов не сказал, чем можно исцелить Видогоста? Могло ли быть такое, что Истод, волхв над волхвами, приказал всем скрывать силу камней?

– Многие это знают? – спросил я.

– Теперь – да, – каркнул Кервель. – В Коростельце кто-то из волхвов решил обогатиться и начал торговать бесполезным подкрашенным порошком. Он сказал правду: что сокольи камни гонят хвори, и люди были рады ухватиться за эту надежду. Пошла молва о камнях, пошла торговля солью и сахаром, крашеными ягодами. О камнях сперва знали только мы и несколько старых волхвов.

– Они могли бы остановить Морь, пока она не охватила все города. – В груди моей заклокотал рык. – Вы могли бы остановить Морь! Вы могли бы рассказать о камнях, и тогда Княжества не превратились бы в сплошное смердящее буевище! Могли бы – так почему смолчали?!

– Нас не стали бы слушать, – возразил Трегор. – Ты сам забыл, как относятся к меченым? Скоро придут холода, хворь замёрзнет и отступит, без нашей помощи.

– Обыкновенно относятся! Гильдию Шутов уважали до тех пор, пока безликие не стали прикидываться скоморохами! Ты мог бы выступить, послать письма князьям – и тогда ничего бы не было.

– В этот раз Морь вспыхнула стремительно. И безликие появились почти сразу с ней. Тебе всё кажется простым, но вспомни сам. Стали бы меня слушать после набегов безликих или вздёрнули бы на первой сосне?

– В камнях – кладезь нечистецких сил, – сказал Кервель, глядя на меня чёрными блестящими глазами, похожими на ягоды смородины. – Морь боится нечистецкой мощи. Что в камнях, что в людях.

– А самих нечистецей? – Я вскинулся, нащупал, наконец, верный путь. – Нечистецы могут прогнать Морь из Княжеств? Мой друг лесовой говорил, что не в его силах лечить от неё.

Я вспомнил, как Смарагдель дал воды, но сказал тогда вроде, что Морь не сможет исцелить… Слукавил? Что же, что же творится такое? Я обхватил голову руками.

– Нечистецы не могут с ней совладать, – отрезал Трегор. – Только когда их сила с людской кровью мешается. Камни – другое, в них неживая сила, а из живых только подменыши, кровные дети нечистецей, исцеляют Морь. Да Истод твой, но в нём иное, в нём волховская мощь.

Я отнял руки от головы, взглянул на Трегора и не таясь расхохотался.

– Чего-чего? Шутки шутить вздумал, скоморох? Какие подменыши? Мрут же они, что в лесу, что у людей. Днём с огнём не сыщешь.

Меченые как-то неловко притихли все разом, и я понял, что сморозил что-то не то.

– Сыщешь, сокол, сыщешь. Один из них – перед тобой.

Я не поверил, фыркнул громко, зная, что снова навлекаю на себя гнев собравшихся.

– Ты – подменыш? Нечистецкий сын? Не поверю, пока маску не снимешь. А если и снимешь – всё равно не поверю.

– Режь ему язык, – махнул рукой человек-медведь. – Только могила такого исправит.

Я понимал, что, наверное, нанёс оскорбление скоморошьему князю, дерзко попросив снять маску перед его приближёнными, но я ведь не присягал Трегору и не был обязан чтить шутовские обычаи.

– Маску не сниму. Но от того, веришь ты или нет, суть не меняется. Отец мой – Тинень, верховный водяной, что правит Русальим Озером и кому подчиняются все водные нечистецы Княжеств.

Меченые почтительно закивали. Видно было, как серьёзно они относились к тому, что ими правил не простой человек, а подменный. Я, однако же, продолжал сомневаться.

– Подменыши хилые, живут недолго, томятся в тоске. Ты крепкий мужик, не похож на такого.

– Ты говоришь так, словно повидал на своём веку сотни подменных, – хмыкнул Трегор. – Это всё равно, что утверждать, будто все бабы Царства охочи до злата и драгоценных камней. Сам же сказал, что не знал ни одного из подменных.

– Разве ж не так про баб? – выкрикнула красивая меченая в тонкой маске, закрывающей верхнюю половину лица. Трегор повернулся в её сторону, но ничего не ответил.

– И что, – продолжил я, – правда ворожить умеешь? Что делает твоя нечистецкая кровь?

– Умею. Каждый тут подтвердит. Потому и живы, потому и уходили от всех, кто зла нам желал.

– Покажи.

Я приготовился к новым выкрикам о том, что мне нужно выдрать язык, но ничего такого не последовало. Трегор подпёр руками голову, будто устал от меня и от всего совета безмерно.

– Покажу, когда наступит время. Покажу.

– Наш князь упорно учился ворожбе, – пояснил Кервель, буравя меня вороньими глазами. – Его сила – не сила нечистецей, но и не ведовство волхвов. Нечто среднее, но не менее могучее. Он умеет отгонять безликих, это правда. И умеет лечить Морь. Нам всем, наверное, думается, что он мог бы избавить Княжества от всех напастей, будь его сила обширнее, но на что способен один-единственный воин? Не повергнет войско. А таких, как он, больше нет.

Что-то тяжело шевельнулось в моём мозгу, что-то большое и странное. Вспомнилось, что стало с Казимой и его дружиной, вспомнилось, как исчезли безликие…

– Как ты отгоняешь безликих? – хрипло, с жадностью спросил я Трегора, забыв о многих парах глаз, направленных на нас. – Как?

– Ворожбой, – просто ответил он. – Кервель рассказал тебе всё, что положено знать гостю. Извини, Лерис, о большем поведать не могу.

Я сделал вид, что не разочарован нисколько, но твёрдо решил вызнать всё, что смогу.

– Люди уповают на князя-волхва, который придёт и наведёт порядок. Не допустит войны. Волхвы, что пытаются лечить, приносят слухи о том, что он уже идёт, что знает и умеет всё, что его