Его постоянный оппонент – Иван Гаврилович Гудин – родился 25 августа 1942 года в посёлке Калач Воронежской области, куда его мать эвакуировалась из небольшой деревушки Курской области, оккупированной немцами в конце осени 1941 года, а затем ненадолго освобождённой в результате короткого зимнего контрудара Красной армии.

Отец Ивана был малоизвестен. Мать почти никогда не рассказывала о нём, лишь изредка ссылалась на то, что знакомство с ним было недолгим и завершилось гибелью того на войне.

Однако с годами во всём облике Гудина, его характере и манере поведения всё явственнее стали проступать черты и признаки германской расы. Особенно это касалось лица и черепа.

Состарившись, его всегда загорелое, в меру холёное, хотя и довольно морщинистое лицо придавало ему строго-величавый вид, чем-то даже напоминающий впечатлительному Платону типичный облик врача-эсесовца. Недаром он мысленно окрестил Гудина за его характер: «Наш доктор Менгеле».

Платон почти был уверен, что отчество Гудина было не Гаврилович, а какой-нибудь Гансович, Густавович или Генрихович.

Да и имя ему, Иван, мать, скорее всего, дала в искупление своего греха, своей вины перед Родиной, перед народом, перед партией, перед Сталиным.

Так и жил Гудин, не ведая, из какого он рода и племени, каких он кровей. Возможно, со временем, он стал наверняка и сам догадываться о своём происхождении. Ибо этот вопрос всегда волнует нормального человека. Но, поняв это, и сожалея об этом, он всё-таки принял официальную материнскую версию о рано погибшем советском отце-герое. Однако иногда, а к старости всё чаще, его охватывала, на первый взгляд необъяснимая, злость к окружающим его людям и событиям. Его скверный характер в дальнейшем не раз мешал ему в работе и общении с другими людьми.

Косвенным подтверждением его истинной национальности были некоторые неосторожные, зачастую спровоцированные ситуацией, высказывания за немцев, но против евреев и славян. Он часто подтрунивал над ними, а иногда и открыто издевался, тут же критикуя свой порыв демагогическими высказываниями, что, мол, так говорить нельзя, нехорошо. А по поводу развязанной немцами второй мировой войны, он вообще прямо таки отчубучил:

– «Немцы шли на Восток с хорошими намерениями социальных реформ, только вот ошиблись с геноцидом!».

Видимо, именно ощущение себя частично арийцем, придавало его самосознанию и облику некую горделивую напыщенность. Из всех славян он уважал только поляков, считая их более близкими к арийцам, чем других, и имея, вслед за немецкой и русской, частицу их крови тоже.

Поэтому и к Платону, в чьих жилах также был значительный процент западно-белорусской крови, чей идеальный череп своей формой и размером явно указывал на него, как европейского человека, он относился с большим уважением и даже пиететом, чем к другим своим коллегам по работе.

Однако, понимание, что в отличие от Платона, ему всё время приходится скрывать своё истинное происхождение, часто, из-за зависти, приводило Гудина в ярость, иногда ведущую к неуклюжему подшучиванию над ним и даже умеренным оскорблениям его, в том числе при посторонних лицах.

Платон всё это понимал, и относился к его выходкам по-философски спокойно и снисходительно. А что с него, сирого и убогого, возьмёшь?! – не раз повторял он мысленно.

Через несколько выходных и праздничных майских дней, связанных с празднованием 60-летней годовщины Победы в Великой Отечественной войне, коллеги вновь собрались на своих рабочих местах. Платон даже с каким-то интересом и нетерпением ждал встречи с Гудиным. Как-то тот поведёт себя на этот раз? Наверно, как всегда, как ни в чём не бывало?!

За это время вокруг нашей страны произошло много, хотя и небольших, но заметных событий, в том числе и политических.

Иван любил иногда обсудить некоторые из этих новостей с Платоном, пытаясь при этом показать свои, якобы, знания, и поставить в тупик, или просто обидеть, своего более молодого, но и более знающего, глубже понимающего и рационально мыслящего, уверенного в себе, вежливого и уравновешенного коллегу.

Платон же, больше по привычке, всё ещё иногда любил анализировать международные события и высказывания политиков, давая им свою оценку.

Вот и на этот раз, неожиданно войдя в комнату, не здороваясь, Гудин, видимо, решил поставить его в неловкое положение, прямо с порога лицемерно ласково задавая свой вопрос, на который наверняка уже имел готовый ответ:

– «Платош! А ты как думаешь, зачем Буш поехал к Саакашвили?».

Платон, на мгновение оторопев, тут же нашёлся и, прекрасно понимая подоплеку вопроса, будучи готовым к козням Гудина, неожиданно для него и самого себя, весело перехватил инициативу, отвечая с улыбкой:

– «Конечно, знаю! Он поехал туда по просьбе Путина!».

Недоумение и опасливое ожидание какого-то подвоха со стороны Платона исказило какой-то жалкой и заискивающей гримасой сильно загорелое, за дни невольного отпуска, лицо Гудина. Добившись первоначального эффекта от неожиданного поворота разговора, Платон, сам ещё не зная, что скажет в следующий момент, саркастически, экспромтом, выпалил следующую анекдотическую тираду:

– «Путин просил Буша переадресовать Саакашвили претензии прибалтов к России на их оккупацию сталинским режимом!».

Оценив юмор и прозорливость Платона, а больше от радостного облегчения, что он его понял, Иван Гаврилович удовлетворённо, умеренно заулыбался.

Он в глубине души был искренне благодарен Платону за то, что тот не держит на него зла и ведёт с ним весьма задушевную беседу.

Гудин относился к той категории людей, которые после нанесения ими оскорблений, тем более, невольных, никогда не извинялись и даже к своей, как им казалось, выгоде, забывали о них.

– «А вообще-то грузины меня удивляют!» – вошёл во вкус Платон:

– «Несмотря на свою гиперболизированную национальную гордость, персонально проявляющуюся почти у каждого грузина, они давно привыкли, в целом, как нация, в масштабах страны лизать чью-то жопу! Так теперь они решили поменять одну жопу, советско-российскую, на другую, более крупную, американскую! Только не учёл дурачок Саакашвили, что большую жопу надо больше и дольше лизать! Да и говна из неё, и вони от неё будет побольше!».

Последние слова били не в бровь, а в глаз, так как Гудин в своё время работал врачом проктологом, и Платон в шутку, за глаза, называл Ивана Гавриловича ещё и «Наш практический логик».

Неожиданно в памяти его вдруг всплыл диалог того с, более чем семидесятилетней, сотрудницей Марфой Ивановной Мышкиной, которая в их ООО «Де-ка» выполняла обязанности младшего технического персонала, в основном связанные с уборкой помещения.

Как-то та, как всегда с народным юмором, наивно и без задних мыслей, одновременно что-то делая руками, бесцеремонно спросила Гудина:

– «Гаврилыч! А Вы, почему обручальное кольцо перестали носить?».