меня, когда я была сгустком клеток в ее утробе… почему сейчас не любишь? У тебя была возможность исправить ошибку, допущенную тогда Мастерами. Ты мог познакомиться со мной и стать моим отцом. Вместо этого ты решил стать моим врагом. Почему?

Этим я, кажется, выбиваю его из колеи, что меня немного удивляет. Вопрос лежит на поверхности.

Если Джозеф собирается изображать из себя любящего, непонятого отца, то ему придется развить эту идею.

– Ты мне больше не дочь, – говорит он, и его голос едва заметно дрожит на последнем слове. – Элиза отличалась от других представителей сезонных Домов. В наше время. Она была свободной духом, спонтанной и принимала собственные решения. Но после того, как она ушла от меня, она изменилась. Она стала винтиком в системе и втянула в нее тебя.

Невольно меня разбирает смех. Сухой, наполненный сарказмом, но на мгновение он все же заполняет маленькую комнату.

– Ты совсем не знаешь меня, Джозеф. И не знаешь мою маму. Тот факт, что я с повстанцами и прячусь от собственного Дома, должен был доказать тебе, что я не какой-то тупой винтик в системе.

Он пожимает плечами:

– Может, ты и передумала. Но в глубине души ты – дитя Зимы.

– И это плохо?

– Да. – Джозеф встает и смотрит на меня так холодно, что я чуть не вздрагиваю. – Сезонные Дома разрушили мою жизнь. Они забрали у меня семью, а когда я потребовал власти, которая мне причиталась, изгнали меня. Ты – часть этого мира, поэтому никогда не сможешь быть частью меня.

Мне хочется уточнить, что я никогда и не хотела быть его частью. Я не просила этого. Одна лишь мысль об этом заставляет меня задыхаться. Его точка зрения чертовски однобока и чертовски глупа. Тем не менее следует признать, что она очень похожа на то, как мой дед описал Джозефа, когда я в последний раз была в Зимнем Дворе. Он описал Джозефа как властолюбивого и эгоцентричного человека. Так и есть. Семьи сезонных Домов доставили Джозефу неприятности, и теперь он мстит. Он не за справедливость и не за возвращение Ванитас в цикл времен года. Он думает лишь о том, как напакостить тем, кто разрушил его жизнь. Отчасти это понятно. Но Джозеф совершил слишком много ошибок, перешагнул через слишком большое количество трупов, чтобы заслужить мое понимание.

И тем не менее. Несмотря на все, что я знаю, несмотря на все, что Джозеф сделал мне, моим друзьям и в конечном счете моей маме, я не могу отрицать, что его слова задевают меня. Если бы этот человек потрудился узнать меня, если бы он на секунду отбросил свою ненависть и злость к Домам и попытался поговорить со мной, то, возможно, все сложилось бы иначе. Тогда, возможно, моя мама была бы жива и у нас троих был бы шанс наладить какие-то отношения. Мы, конечно, не стали бы семьей, но… не знаю, может быть, друзьями. Тогда, возможно, мы стояли бы сейчас рядом, а не друг против друга.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – Я смотрю на него. Пожимая плечами, когда Джозеф возвращает мне взгляд. – Во всем, что ты делаешь, ты следуешь плану. Так на что рассчитан этот разговор?

– Я хочу, чтобы у тебя было четкое представление о семьях. Твоей, моей, всех остальных, кто является частью всей этой гребаной системы. Ванитас тоже станет одним из таких Домов – независимо оттого, насколько мирными и добродушными его представители могут казаться тебе сейчас. В какой-то момент они станут такими же, как другие Дома. Но вместе мы сможем их уничтожить, Блум. Вместе с тобой, если ты встанешь на мою сторону, мы могли бы стать самым могущественным Домом, какой только могли представить себе боги. Эти четыре семьи не сравнятся с нами.

Это не должно было вызвать во мне удивления, но тем не менее это так. Факт, что Джозеф еще надеется убедить меня в своей правоте, почти жалок. Я верю тому, что он сказал. Об отношениях с дедушкой и о том, что Джозефу намеренно лгали о моей маме, чтобы разлучить их. Не вижу причин, почему он должен мне лгать, ведь он сам признался, что не питает больше ко мне отцовских чувств. Но ничего из этого не меняет моего мнения о нем.

– Я никогда не буду работать с тобой, – на удивление твердым голосом заверяю я его. – Это твоя вина, что моя мать умерла, Джозеф. Возможно, ты убил ее не своими руками. Но если бы не твои действия, направленные против нас, война закончилась бы раньше, чем ты смог бы ее начать. Ванитас уже давно бы инициировали, и нам всем не пришлось бы беспокоиться о том, что природа пострадала настолько, что уже вряд ли восстановится. Из-за твоих действий умерла моя мама. Вся моя ненависть и злоба по отношению к сезонным семьям и близко не стоят с ненавистью и злостью, которые я питаю к тебе.

Выражение лица Джозефа меняется. Усталое, слегка пассивное выражение глаз исчезает, сменяется отпечатком жестокости, уже знакомым мне. Он слегка выпрямляется, и этого минимального движения достаточно, чтобы предупредить меня. Энергия внутри меня питает силу, заставляя ее танцевать под моей кожей подобно рою разъяренных пчел, когда я отступаю назад. Когда Джозеф делает выпад в попытке схватить меня за горло, я уклоняюсь, и он промахивается на добрых четыре дюйма.

– Ты серьезно? – задыхаясь, спрашиваю я, когда он поворачивается ко мне. – Ты действительно думал, что сможешь так легко убедить меня?

– Я думал, ты умнее, – рычит он. Если раньше Джозеф еще подавлял свой гнев, то теперь дает ему волю. Его глаза сужаются в щелочки, руки сжаты в кулаки, а на шее проступают набухшие вены. – Твои друзья умрут, если ты откажешься. И тогда их кровь будет на твоих руках.

Подавляю дрожь:

– Никто не должен умереть здесь сегодня. А если это случится, то никто другой не будет отвечать за это, кроме тебя самого, и, уверяю тебя, каждый из наших заберет одного из твоих.

На этот раз я не жду ответа. Не даю ему времени подумать или что-то сделать. Прежде чем Джозеф успевает даже открыть рот, чтобы ответить, я подскакиваю к нему и протягиваю руку. Видимо, этого он не ожидал, потому что выплевывает сдавленное ругательство и бросается в сторону. Моя ладонь касается его плеча, но соскальзывает прежде, чем я успеваю направить его энергию. В тот же момент Джозеф с сердитым рыком делает выпад и пинает меня сзади под