На главном направлении готовились наступать 108-й и 98-й стрелковые корпуса, усиленные артиллерией и танками. Один стрелковый корпус находился во втором эшелоне.

На левом же крыле армии оборону держал всего один стрелковый полк, растянутый по фронту на десять километров».

Да, дорогой читатель, это была уже другая война. Комбинации ударов артиллерии, танков и пехоты стали сложными. Это требовало более гибкого управления и войсками, и ходом всего сражения. Грудью на пулеметы уже не лезли. Если где случался затор и путь вперед преграждал неподавленный пулемет или тщательно замаскированное и потому вовремя не обнаруженное противотанковое орудие, тут же подводили самоходную артиллерию тяжелого калибра, либо выкатывали на прямую наводку орудие и серией точных выстрелов разметывали преграду. Узлы сопротивления обходили и уничтожали атаками с флангов и с тыла.

Для того, чтобы уверенно наступать и рассчитать свои силы, распределить их в соответствии с противостоящими силами, как известно, необходима хорошая разведка. У Федюнинского не раз случались конфликты с разведотделом штаба армии. Доносят одно, а когда начинается наступление, то выясняется, что разведданные неверны. Из-за этого в бою происходили неувязки, гибли люди, не выполнялись поставленные задачи. Вот и в этот раз, уточняя план наступления армии, он усомнился в точности разведданных.

«Вначале было известно, — вспоминал Федюнинский, — что где-то в районе Цеханува находится танковая дивизия. Потом разведчики решили, что она ушла под Варшаву или даже еще южнее. Предположение это основывалось только на том, что там были захвачены солдатские книжки, принадлежавшие военнослужащим этой танковой дивизии.

Мне такие аргументы показались недостаточно убедительными. Это могли быть документы бывших танкистов интересовавшей вас дивизии. Ведь в 1945 году гитлеровцы уже не имели возможности возвращать всех выздоровевших после ранений обратно в свои части. Поэтому я считался с возможностью встретить в глубине обороны противника танковую дивизию и сознавал необходимость подготовиться к отражению ее контратаки.

Маршал Рокоссовский на первых порах был склонен поддержать доводы разведки.

— Вы переоцениваете силы противника, — сказал он мне, когда я доложил ему о намерении не придавать противотанковую артиллерийскую бригаду и тяжелый танковый полк ни одному из корпусов, а оставить их в своем резерве.

— В первые эшелоны выделено и без того достаточно сил, — обосновывал я принятое решение. — Пусть эти части на всякий случай находятся у меня под рукой. Ведь если даже разведка права, их можно будет в любой момент использовать на нужном направлении.

Немного подумав, командующий фронтом согласился». И вот настало утро 14 января 1945 года.

Федюнинский по обыкновению перед наступлением ночевал на своем передовом НП. Все было уже готово и десятки раз перепроверено. Но на всякий случай ночью он обзвонил всех командиров корпусов и наконец успокоился, насколько можно было успокоиться. Из корпусов сообщали, что все готово, что ждут артподготовки и «красной ракеты». О немецких танках в районе Цеханува никаких новых сведений не поступило. Погода стояла отвратительная: всю ночь лепил мокрый снег. К утру стало еще хуже — на землю опустился плотный туман. Бойцы не могли разглядеть мушек на винтовках. Федюнинский нервничал: как будет стрелять артиллерия? Что касается авиации, то ее участие в наступлении просто исключалось. Часть плана атаки летела к черту. На поддержку «сталинских соколов» и он, и командиры корпусов и дивизий рассчитывали особо. Еще в ночь перед рассветом авиация должна была произвести тысячу самолето-вылетов, а утром на участке прорыва начнут действовать две штурмовые дивизии для точечных ударов по ранее разведанным и нанесенным на планшеты целям.

Позвонил Рокоссовский:

— Ну что, Иван Иванович, будем наступать? Или подождем, когда рассеется туман?

— Ждать с моря погоды? — невесело пошутил Федюнинский.

Шутка, однако, Рокоссовскому понравилась. Конечной целью их наступления было море. Балтика.

— Море мы еще увидим, но не сегодня. А что будем делать сегодня? Сейчас?

— Наступать, Константин Константинович. Если отложим, люди будут нервничать. Запал пропадет. Злость притупится.

— Злость притупится? Пожалуй. А нам надо чем-то компенсировать отсутствие авиационной поддержки. Вот злостью и компенсируем.

— К тому же противник, когда рассеется туман, может обнаружить нас на исходных позициях и накроет артиллерией.

Рокоссовский ничего не ответил и положил трубку. Федюнинский даже подумал, что прервалась по какой-то причине связь. Однако телефон снова ожил.

— Начинаем точно в назначенное время, — послышался в трубке голос Рокоссовского. — Откладывать не будем.

После разговора с комфронта Федюнинский по новому кругу начал обзванивать корпуса.

— Как дела, Виталий Сергеевич? — спросил он командира 108-го стрелкового корпуса.

— Туман очень густой, — ответил генерал Поленов. В голосе его была тревога.

— Что думают командиры дивизий?

— Командиры дивизий считают, что нужно наступать. Туман — и нам помеха, и немцам тоже.

— Артиллеристы… Что у них?

— Артиллеристы реперы пристреляли. Ждут команды натянуть шнуры. Они не подведут.

— Вот это я и хотел услышать. Прикажите, чтобы все командиры имели компасы и уточнили азимуты. Иначе собьются в тумане и начнут резать боевые порядки соседей.

Когда участие авиации оказалось невозможным, на артиллерию ложилась основная огневая нагрузка. Накануне командарм объехал артполки. Войска заканчивали последние приготовления. Снаряды были подвезены. Тягачи заправлены. Орудия стояли плотно, колесо к колесу.

«На этот раз артиллерийская подготовка была построена своеобразно, — вспоминал Федюнинский. — В каждой дивизии по одному батальону поднялись в атаку на одиннадцатой минуте после начала артиллерийского огня. Противник, рассчитывая, что обстрел первых траншей, как всегда, будет длительным, постарался укрыть живую силу в убежищах. Передовые батальоны 108-го корпуса почти без боя овладели первой траншеей, а 98-го — и второй. К этому времени артиллерия перенесла огонь в глубину, а главные силы дивизий первого эшелона завязали бой за вторую и третью траншеи».

Бой шел в кромешном тумане. Туман не рассеивался. Он только уплотнялся и густел от дыма и копоти. Командарм то и дело связывался по телефону с генералами Поленовым и Анисимовым[73]. Но и они сидели на своих НП в сплошном тумане и о ходе боя могли догадываться только по грохоту своего и чужого оружия и боеприпасов. В таком тумане значительно затруднен был танковый маневр. Почти невозможно было управлять огнем артиллерии. Вся тяжесть боя легла на труженицу-пехоту.