К счастью, вскоре Ставка прислала к ним нового командующего. Нужда в «толкачах» к тому времени отпала.

Деликатный и дипломатичный Федюнинский в своих воспоминаниях обошел конфликт с комфронта, изобразил встречу с генералом Захаровым в мягких тонах. Но трудный разговор с непосредственным начальником был и оставил неприятный осадок. Это был не сорок первый год, но Захаров никак не мог отойти от лихорадки и ощущения тех безграничных полномочий, с которыми его посылали на прорывные участки фронта для «наведения порядка».

Новым командующим 2-м Белорусским фронтом был назначен Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Кстати, вот еще одна тема для военных историков и публицистов. До сих пор ведутся споры по поводу того, почему Сталин перед решающими сражениями завершающего периода войны Рокоссовского поменял на Жукова. Комментарии и выводы в основном сводятся к следующему: на берлинском направлении, по задумке Верховного, должен быть русский военачальник, а не поляк; Берлин предстояло брать в лоб, через сильно укрепленные Зееловские высоты, а это заведомо огромные потери, и для такого дела, мол, больше подходил волевой Жуков, а не слишком интеллигентный Рокоссовский… Возможно, что-то из этих доводов действительно, прямо или косвенно, повлияло на решение о кадровых перестановках. С другой стороны, события показали, что в Берлин едва ли не первыми ворвались части 1-го Украинского фронта, что именно танки Маршала Советского Союза Конева наиболее энергично продвигались к центру фашистского «логова».

Теперь же, зная наши обстоятельства, можно предположить, что кадровые перестановки перед решающим броском действительно назрели. В Ставке знали об «особом даре» генерала Захарова. По всей вероятности, и это тоже повлияло на решение поставить на правый фланг основной группировки более предсказуемого Рокоссовского. Захарова же назначили, с понижением, командующим 4-й гвардейской армией на 3-й Украинский фронт. Правда, как только там начались серьезные дела, Захарова назначили заместителем командующего войсками фронта, убрав с передовой.

Федюнинский был откровенно рад новому назначению. Как только Рокоссовский вступил в должность, приехал к нему с докладом о состоянии армии.

— Будете проводить смотр войскам, товарищ маршал? — спросил командарм, закончив доклад.

Рокоссовский улыбнулся и протянул руку. Они обнялись как старые друзья.

— Расскажите о своих дивизиях, — попросил Рокоссовский. — Хорошие? Надежные? В боях участвовали?

— Дивизии надежные. Все участвовали в боях. Проявили высокие качества. Готовы идти вперед. Командиры опытные, грамотные. Это касается и младшего офицерского состава.

— Ну что ж, верю вам на слово, смотреть пока не буду.

Поговорили о подвозе, о снабжении. В конце беседы Рокоссовский сказал:

— Ваша армия, Иван Иванович, выводится на главное направление. Вот Наревский плацдарм. — Он указал на карте заштрихованное пятно. — Отсюда начнется наступление. Так что поезжайте сейчас в свое расположение и распорядитесь, чтобы начальник штаба и командующий артиллерией прибыли в штаб фронта немедля.

Начался 1945 год. Сразу после Нового года армия начала перегруппировку за реку Нарев на плацдарм севернее Пултуска. Впереди лежала Восточная Пруссия — именно оттуда на русскую землю не раз приходило зло.

Перед тем как вывести войска в район ожидания, Федюнинский вновь побывал в штабе фронта — на совещании командующих армиями и начальников штабов 2-го Белорусского фронта. «В намечаемой операции, — вспоминал он, — должны были участвовать четыре общевойсковые и одна танковая армии, а также танковые, механизированный и кавалерийский корпуса. Им предстояло нанести главный удар с плацдарма на правом берегу реки Нарев в направлении на Млаву, а затем повернуть основные силы ударной группировки на северо-запад, на Мариенбург, и отсечь немецко-фашистские войска, находившиеся в Восточной Пруссии. Двум общевойсковым армиям и танковому корпусу предстояло нанести вспомогательный удар на Быдгощь (Бромберг) с целью расширить фронт прорыва, обеспечить заходящий фланг главной ударной группировки и не допустить отхода врага за Вислу.

Учитывая тяжелое положение наших тогдашних союзников — американо-английских войск — в Арденнах и просьбу тогдашнего премьер-министра Англии У. Черчилля, Ставка сократила сроки подготовки операции. Мы вынуждены были начинать ее, невзирая на неблагоприятный прогноз погоды».

Переброску войск на плацдарм осуществляли в обстановке чрезвычайной секретности, ночами. Водителям было строжайше приказано двигаться только с выключенными фарами. Радиопередатчики тоже были отключены, работали только специально оставленные в районах прежнего сосредоточения.

Федюнинский распорядился: для поддержания порядка и более энергичного движения на маршрутных путях организовать усиленную комендантскую службу и службу регулирования. Комендантами маршрутов назначил своих заместителей. Кроме всего прочего, служба тыла организовала сорок офицерских постов регулирования и одиннадцать комендантских участков, чтобы колонны не сбивались со своих маршрутов и в конце пути части и подразделения занимали именно те секторы, которые им предназначались. Регулировщики, а ими в основном были девушки, получили четкие и строгие инструкции.

Однажды вечером в штаб армии позвонил Рокоссовский и сказал, что хотел бы этой ночью побывать на плацдарме.

Когда стемнело, тронулись в путь. Ехали в общей колонне. Водителям было строго-настрого приказано выключить фары или вовсе вывернуть лампочки. Вдобавок ко всему шел сильный снег, его крутило ветром, швыряло в лобовое стекло. Водители открывали двери и следили за дорогой, высунувшись из кабин. По обочинам, занесенным снегом, бесконечной вереницей двигалась пехота. Снег облеплял шинели солдат, и они казались переодетыми в свежие зимние маскхалаты. Время от времени в полной темноте передние колеса проваливались в глубокую колею и всех, сидевших в машине, встряхивало. Шофер скрипел зубами, но ничего не мог поделать. Двигались, можно сказать, на ощупь. Наконец, Рокоссовский, должно быть беспокоясь не столько за автомобильные подвески, сколько за нервы своего верного фронтового водителя Сергея Ивановича Мозжухина, разрешил ему включить фары. Мозжухин машину берег: «Штейер-1500А» «подарил» им фельдмаршал Паулюс в освобожденном Сталинграде год назад. С тех пор они колесили по фронтовым дорогам на мощном и комфортном трофее. В авто был даже мини-бар, а салон, отделанный кожей, подогревался. Однако не проехали они и ста метров, как у моста их комфортабельный трофей остановила худенькая регулировщица. Девушка в длинной до пят шинели подбежала к машине со стороны водителя, требовательно постучала деревяшками флажков по капоту и лобовому стеклу. Пришлось остановиться. Мозжухин открыл дверь, и регулировщица тут же потребовала выключить свет. Мозжухин попытался возразить, указывая на салон и на сидящих в нем притихших пассажиров. Тогда регулировщица, перейдя на повышенный тон, потянула с плеча винтовку.