Остановившись возле входа, прислонила велосипед к стене. Над висящими кормушками порхали колибри. В воздухе пахло зеленью, бугенвиллией и океаном.

Внутри нашего жилища было просторно и везде лежало дерево теплого оттенка, которое светилось ночью, когда зажигались лампы. Ник оставил мне тарелку с фруктами. Я улыбнулась и отправила виноградину в рот. В доме стояла тишина. Это означало, что уНика клиент, и они на заднем дворе.

Я прошагала через гостиную, обставленную простой мебелью из ротанга. У местных умельцев мы купили ярко вышитые подушки, а на стенах висели работы Ника. Его картины – это больше, чем просто краска на холсте.

Я вышла через заднюю дверь и двинулась по окруженной кротонами и папоротниками тропинке к небольшому деревянному строению на краю участка.

Ник называл его бытовкой, а я студией.

Оно представляло собой всего две стены, а после открытое пространство, выходящее в джунгли. Я выглянула из-за угла. На земле был расстелен брезент, испачканный яркой краской.

Сегодня на табуретке сидел пожилой мужчина из деревни. Ник, босой, в джинсах и белой майке, стоял за большим мольбертом, держа в руке масляную пастель. Поднос с примерно пятью десятками разнообразных оттенков располагался на столике рядом с ним. Ник был беспокойным художником. Если он не рисовал, то расхаживал перед холстом, внимательно разглядывая модель.

При виде сегодняшнего портрета в моем сердце расцвела сладкая боль. Ник нарисовал старика в ореоле ярко-желтого света. Старик радостно смеялся, его глаза были полны жизни, а на губах играла широкая непринужденная улыбка. Свечение неуловимо просачивалось сквозь морщинистую кожу, словно мужчина сам являлся его источником. Тонкие белые волосы сияли.

По краям желтого ореола Ник изобразил ночное небо. Сначала я решила, будто оно здесь не к месту, но, наблюдая за Ником, увидела, как он изучающе посмотрел на старика, а после взял серую пастель. Начал рисовать луну, закрашивая белым цветом так, чтобы она выглядела серебристой и яркой, выглядывающей из-за тонких облаков. Облака сливались с волосами мужчины, поэтому казалось, что ночное небо – его мечта.

–Расскажи мне о своей жене,– попросил Ник, не переставая работать кистью.

Мужчина улыбнулся, отчего на его лице появилось еще больше морщинок. Судя по всему, он часто улыбался.

–О, она была… как вы, американцы, говорите? Una romántica[18]?

–Даже так?– удивился Ник.

Луна оживала буквально на глазах. Ник рисовал быстро, твердой рукой скользя, изгибаясь по холсту и прижимаясь плотнее, чтобы добавить резкие штрихи.

–Да, романтичная,– кивнул мужчина.– Каждую ночь звала меня на улицу. Говорила, мол, луна показалась, идем на нее любоваться.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки.

Ник закончил луну и несколькими размашистыми мазками изобразил вдоль нижней части холста песчаный пляж, залитый лунным светом.

–Она любила каждую ночь гулять со мной по пляжу,– произнес старик.

Ник нарисовал следы на песке. Казалось, их отпечатали слова мужчины.

Старик усмехнулся.

–Ей нравилось держаться за руки, как будто мы любовники, а не женаты пятьдесят лет.– Он посмотрел на Ника.– Ты женат?

–Да,– ответил Ник.

–Держи ее за руку каждую ночь,– посоветовал мужчина,– и будешь чувствовать себя прекрасно.

Ник улыбнулся и на мгновение незаметно повернул голову в мою сторону.

–Я буду.

Я ухмыльнулась и тихо отступила, чтобы дать им закончить. Мужчина не узнает, что краска появилась на холсте задолго до его откровений. Он не увидит холст, пока Ник его не закончит. А ктому времени старик будет считать, будто Ник изобразил то, что ему рассказали.

Все началось с меня.

Ник восстановил мой портрет, утерянный вСаванне. Новый рисунок мне нравился так же сильно, как и старый. Хотя имелись отличия. На этом девушка выглядела ослепительно счастливой, а розовый вокруг нее отливал золотом.

Однажды вечером мы пригласили на ужин друзей из деревни. Те заметили портрет и попросили Ника нарисовать их. Он согласился и впроцессе работы тихо задавал вопросы. Вел светскую беседу, примерно такую, какие часто происходят между парикмахером и клиентом.

Увидев свое изображение, женщина расплакалась.

Она рассказала об этом другу, и тот тоже обратился к нам. Так и повелось. За то, чтобы Ник нарисовал их, народ из деревни расплачивался фруктами или рыбой, иногда деньгами.

Наша деревня находилась недалеко от Увиты, где каждый год проводился музыкальный фестиваль. Когда Ник рисовал там, очередь из желающих тянулась почти до пляжа.

После этого о нем узнали, и народ начал стекаться со всего мира. Не толпами, но все же. Некоторые были готовы платить тысячи долларов. Один искусствовед назвал Ника новым Марком Шагалом. Однако нам следовало оставаться в тени. Поэтому Ник отказался от всех интервью и сохранил свою известность на уровне местной достопримечательности, того, что нельзя пропустить, если вы отдыхаете вУвите.

Впрочем, он обзавелся и постоянными клиентами. Думаю, кое-кто подозревал, что в рукопожатии Ника, с которого начинался каждый сеанс живописи, скрывалось нечто большее. А как было не заподозрить, если его картины раскрывали человека.

И сегодня, когда клиент ушел со слезами счастья на глазах, я сказала Нику:

–Ты видишь их, и они это чувствуют. Клиенты не раз говорили, что проведенное с тобой время – это своего рода терапия. Когда люди смотрят на готовую работу, им кажется, будто часть их возвращается на место.

–Ирония в том, что и я ощущаю нечто похожее,– сообщил Ник.– Когда заканчиваю очередной портрет, кусочки меня собираются воедино. Повсюду разбросано так много осколков… и теперь я возвращаю их на место.

–Это помогает всем. Провидение помогает.

–Эван предупреждал, что это единственный способ выжить. Я просто не представлял, что нужно делать.– Ник повернулся ко мне.– Это помогает всем, поэтому я считаю неправильным брать за свою работу деньги.

Ник брал только то, что люди могли себе позволить. То, что они считали уместным. Он хотел писать бесплатно, но клиенты считали иначе.

А сейчас мы ждали, когда будут готовы все документы на усыновление ребенка.

Восемнадцатимесячная Арасели жила в приюте в северной провинции. Наш агент Сара заверила, что мы на заключительном этапе. Мы понравились сотрудникам социальной службы. Их устроило и занятие Ника, и то, что я преподаю. Мы жили в обществе и созидали, а не вели себя как туристы.

Вентилятор на потолке повернулся, когда я его задела, снимая фотографию Арасели со стены над раковиной. Я посмотрела на темные кудряшки и большие внимательные глаза. Процесс шел ужасно медленно. Даже после получения всех разрешений ребенка нам передадут… только через год.