– Движение в космических пределах, – произнес многажды понижая голос Кентавр. – Порой может не благостно отразится на развитие плода. Потому поверь нам… Будет лучше если ты выполнишь о чем мы тебя просим. А именно передашь на наше попечение заботу о госпоже и ребенке.

– Хорошо, – чуть слышно дыхнул Липоксай Ягы все же не в силах сдержать своего огорчения и от той досады даже прикусил нижнюю губу.

– Ну, не надобно только так расстраиваться, – успокоительно молвил Кентавр и теперь сызнова нажатием на уголок открыл, резко выдвинувшуюся узкую выемку в кошели, явившую покоящуюся там голубую каплеобразную капсулу. – Обещаю, ты первый кто увидит госпожу и чадо после родов.– Липоксай Ягы с трудом выдавил на лице улыбку. – А теперь, – он вынул из выемки капсулу, и тотчас стыки кошеля слышимо щелкнув сошлись. – Нужно положить облатку в чашу с водой и дать выпить госпоже.

– А, что это? – вопросил вещун, протягивая руку и принимая на ладонь голубую облатку.

– Это снотворное, весьма сильное, – незамедлительно пояснил Кентавр. Он ухватил старшего жреца за плечи и рывком дернув со стула, поставил на ноги. – Как госпожа уснет, позовешь нас. Я ее унесу. Сам не подымай, не нагружай сердце, сие для тебя вредно… Мы поколь будем здесь, в казонке, абы госпожа нас не видела и не волновалась. – Лекарь воззрился пронзительно своими иноредь становящимися жгуче-черными очами и досказал, – ты, Липоксай Ягы, потерпи… Мы здесь, на Земле, надолго не задержимся, не более пяти-десяти лет по вашему. А потом улетим. Улетим, и ты сызнова станешь повелителем. Будешь править своими къметинцами, славить имена Господа Першего и его младшего брата Зиждителя Небо. Будешь растить сына госпожи и ощущать себя счастливым. А покуда… Покуда притерпись, – дополнил он, точно прочитав затаенные мысли вещуна.

Есинька очнулась от глубокого сна и в первый миг своего пробуждения тягостно проморгавшись, не сразу смогла сообразить, где находится. Серо-стальная, ровная гладь потолка глянула прямо в лицо девушки, и тотчас по ней заструились едва зримые голубые огоньки образуя разнообразные фигуры… выписывая круги, квадраты, трапеции, а то и вовсе лишь отвесно пересекающие друг друга полосы. Такими же ровными, серо-стальными были и четыре стены в этом помещение, и кушетка, что поместилась несколько диагонально двум вытянутым углам, лежащим супротив друг друга. Еси лежала на данной плоской кушетке, расположенной довольно-таки высоко над полом. Под головой молодой женщины слегка приподнятой поместился валик, создающий общее единение с самой поверхностью.

Последнее, что сейчас припомнила Есинька, было колыхание листвы в высоких кронах деревьев, чаша с водой, принесенная Липоксай Ягы и его полюбовное величание. Белое марево дыма заполонило все после бывшее, и слепящий свет, и легкое покалывание в голове, что, вероятно, было очередным напоминанием о себе Крушеца. Девушка нежданно вспомнила о Ярило и тотчас порывчато дрогнув, протянула руку в направление живота.

Миг того движения и точно выйдя из серости стены к ней приблизился улыбающийся Кентавр, обряженный в глухую бело-серую короткую и без рукавов рубаху. Он торопливо перехватил руку молодой женщины, и полюбовно сжав ее перста и длань, благодушно вопросил:

– Как вы себя чувствуете госпожа?

– Что случилось? – взволнованно переспросила Есислава, ощущая внезапно возникшую внутри живота пустоту и панику в голове.

– Все благополучно госпожа. Ярило чувствует себя замечательно. Он ожидал вашего пробуждения, ибо хочет кушать, – очень четко и быстро проговорил, точно заготовленную речь, Кентавр и перстами левой руки огладил лоб девушки.

– Ярило? Родился? Когда? – удивленно поспрашала Еси и свободной левой рукой провела по опавшему животу, – не помню, – совсем тихо прошептала она.

– Ну, ничего… ничего, – произнес успокаивающе лекарь, пристраивая руку молодой женщине на грудь.

Кентавр не мешкая развернулся и направился к стоящей в одном из углов комнаты стеклянной трубе, в навершие держащей полуовальную люльку. Стеклянным, широким корпусом труба входила в гладь пола, внутри поблескивая, переливаясь, тончайшими, ажурными сетями. Сама люлька значительно выпирала в сравнение с шириной трубы, имея сверху сомкнутую полусфероидную крышку, под которой лежал плотно укутанный в голубоватую пеленку и с ажурным чепчиком на голове ребенок.

Кентавр, очевидно, воспользовался состоянием Еси подумавшей, что она забыла о родах, стараясь отвлечь ее и тем скрыть о самом вмешательстве в плоть. Так как при извлечение из плоти госпожи столь нестандартного ребенка, у которого не просто были укороченными ножки, а прямо-таки ущербно-недоразвитыми, и сам тягостно вздохнул. Однако, проведенные далее над конечностями чадо операции дали положительный результат… И теперь единственно, что поколь могло напугать госпожу, широкие шрамы, скрывались под пеленкой.

Лекарь, подойдя к стеклянной люльке, провел пальцем по проложенному в месте стыка корпуса тонкому волоконцу. И крышка, слышимо пыхнув, медлительно открылась, с обратной стороны люльки войдя в ее покатое дно. С особой нежностью вынул оттуда Кентавр мальчика, так как испытывал гордость за жизнь и здоровую функциональность этого малыша. Тихонько пискнул маленький Ярило, подавая о себе знать всему свету. А лекарь более не задерживаясь неспешно понес его к уже усевшейся на кушетке Есиславе, за спиной которой валик разком выдвинувшись и укрупнившись, образовал ослон.

Красноватое личико Ярило с пухлыми щечками и голубыми очами, где просматривался широкий нос, слегка припухший, вздернутые кверху бровки полюбовной теплотой обдали всю плоть Есиславы. Маханький ротик гулко заплюхал губками, выпрашивая еды.

– Какой красивый… и крепкий, – ласково прошептала молодая женщина прижимая к груди своего сына и как это делали Боги целуя его в лоб, туда, где под столь хрупким черепом находилась основа самой жизни.

– Достаточно крепкий и здоровый, – благодушно произнес Кентавр и улыбнулся.

Лекарь не просто радовался, что удалось возвратить ребенку здоровье… Он чувствовал, что своим умением даровал этой молодой женщине радость благополучного материнства, а мальчику возможность жить. Ощущая, что даже он, только кроха своего народа, смог повлиять на мнение Господа Першего и Зиждителя Седми и изменить быть может сам ход исторического развития землян.

– А теперь надо покормить маленького Ярило, – и вовсе нежно добавил Кентавр и прикрыл ноги девушки серебристым покрывалом, дотоль свернутого углом и лежащего на краю кушетки. – Вон как наш мальчик хочет кушать… ротик открывает… проголодался… Молока у вас госпожа много, в нем сила и жизнь для вашего сына.

Есинька на малеша вспомнила жизнь Владелины, рождение ее сына Богдана которого ей не позволили вскармливать, и, ощутив в груди прилив острого покалывания широко улыбнулась. Сейчас она ощущала себя лишь человеческой плотью, которой дарована радость как такового, верно все же божественного, материнства.

Есислава оказалась весьма внимательной и заботливой матерью. Она не только сама кормила своего Ярило, но и по возвращению в Свечи поселив в своей комнате, сама за ним ухаживала, находя в том радость и умиротворение. Конечно, молодой женщине пособляла ее служанка Рогнеда и приставленная к ребенку, по настоянию Кентавра, нянька, Влася. Молодая, красивая девушка однако помогала Есиньке только ночами, днем же маленький Ярило находился под опекой любящей матери.