В маленьком Ярило не чаял души Липоксай Ягы. И если вещун в свое время баловал и кахал Есиславу, то ее сына лишь носил на руках, исполняя его и малый писк. Пройдя лечение на сфероиде, на который его все же пришлось вести силой, старший жрец достаточно прибавил в здоровье. Гипоцентавры, делали все, чтобы он смог в ближайшем будущем, перенести смерть своей Есиньки, и, продолжив жизнь, заниматься воспитанием юного фаРао.

Стынь приходил за эти итоговое лето для жизни Есиславы нечасто, а ноне прибыл в последний раз. Хотя молодая женщина о том не ведала. Просто в днях ожидалось отбытие пагоды из Млечного Пути… Пагоды и чанди прибывшего намедни в нем Вежды. Как и было замыслено, биоауру из чанди перекачали, для восстановления Седми, в хранилище маковки, само же космическое судно Вежды в Северный Венец поведет Стынь, так указал сделать Родитель. А пагода вместе с Першим направится в Галактику Синее Око.

Стынь довольный тем, что впервые отправится в путешествие без присмотра, как он думал, сиял переливами золотого света. Он появился нежданно в саду, где гуляли Есинька и Ярило.

Молодая женщина присев на скамейку с нежностью наблюдала за прохаживающимся сыном вже на окрепших ножках, не сохранивших каких-либо признаков вмешательства, одначе, до сих пор остающихся под опекой Кентавра. Ярило с интересом оглядывал алый цвет петушков, купно росших на круглой клумбе, да гулко вздыхал, радуясь кипящей внутри него и снаружи такой горячей жизни.

Возникнув на дорожке, Бог принял доступный ему человеческий рост и неспешной поступью направился к скамейке. Девушка не столько услышав, так как Зиждители всегда ходили бесшумно, сколько почувствовав его приход торопливо оглянулась. И немедля поднявшись со скамьи, вместе с сиянием улыбки, поспешила к нему навстречу.

– Стынюшка, – нежно дыхнула она, и, припав к груди Бога прикоснулась губами к его округлому подбородку. – Тебя давно не было. Я уже соскучилась и за тобой, и за Першим.

– Отец тоже жаждет тебя увидеть, – не менее мягко ответил младший Димург и приобнял женщину, но в его движениях уже не было ничего человеческого… всего-навсе, как сказали бы люди, холодная медлительность Господа. Очевидно, это успокоительные разговоры с Отцом, обдуманная неправильность поступков, придала Стыню положенную степенность в отношение человеческих существ, оставив лишь трепет и любовь к тому общему, единому, что жило в плоти девушки.

– Если ты отведешь нашего мальчика, – продолжил говорить Бог, однако всякий раз не отделяя от себя Ярило. – К нянькам, я отнесу тебя к Першему… Так как вмале нам с ним придется отбыть из Млечного Пути.

– Надолго? – взволнованно вопросила Есислава, хотя и ведала, что Перший очень часто последнее время улетает из Галактики.

Стынь воззрился в лицо Есиньки, где в зеленых очах зримо проступили слезы, и задохнулся от теплоты которую питал к ней… Вернее не к ней, а к нему… К Крушецу… тому за чьим зарождением и ростом наблюдал, поколь он был в руке Отца. К тому, кто вскоре впитает чувства, переживания, боли, тревоги и саму жизнь, мозг этой девочки, абы потом перевоплотившись в Господа быть в их печище младшим… третьим братом… Братом, ибо Стынь помнил чувственность Крушеца к Отцу и не сомневался, чью печищу изберет, а точнее уже избрал дорогой ему малецык.

Бог медленно наклонился к голове Еси, и, поцеловав ее в лоб, передал ту свою братскую нежность Крушецу, а ей мягко сказал:

– Нет, не надолго. Я уверен наше расставание будет коротким.

После отбытия Першего и Стыня, которое Есислава и не ощутила, потому как ей о том не сказали ни Китоврас, ни Дажба, чтобы не волновать, ибо срок отпущенной ей жизни подходил к концу, она еще один раз была на маковке. И сие произошло месяц спустя. В этот раз на маковке находились сразу Небо, Вежды и Седми. Днесь готовилось отбытие Небо и Дажбы, и Седми уже перебрался на маковку Димургов, только давеча придя из дольней комнаты. Слабость старшего сына Расов наблюдалась столь очевидной, что выливалась в постоянные пререкания с Небо и даже с Вежды. И коль Димург к тому относился достаточно степенно, старший Рас был вельми тем расстроен.

– Ну, почему ты все время на меня гневаешься Седми? Чтобы я не спросил, не сказал тебе, моя драгость? – негромко продышал в направлении сына Небо и слышимо горестно вздохнул.

И сие воздыхание столь мощно прокатилось по залу маковки, что замерла стоящая и лишь пару минут принесенная сюда Дажбой Есислава. И тотчас из головы молодой женщины вибрируя вырвалось золотисто-белое сияние. Крушец, волновался уже который день. Он как знали Боги, приметил надвигающуюся болезненность в мозгу девочки и таким образом просил у своих сродников помощи, понимая, что только оправившись от хвори, еще достаточно слабый, вряд ли сумеет спасти его от гибели. Индикатор установленный на начальном сегменте передней мозговой артерии дотоль также передал гипоцентаврам и бесицам-трясавицам о наступающем срыве в тканях мозга Есиславы, и как было положено, отключившись, отсоединились от артерии. Словом все подходило к итоговому концу в жизни еще молодой Еси, потому ноне она и была принесена на маковку… Принесена с одной целью, чтобы Боги смогли попрощаться на неопределенное время с лучицей, и Небо, как старший Зиждитель, поговорил с Крушецом о том, почему происходит отключение плоти.

– Не надо спрашивать, и я не буду гневаться, – досадливо откликнулся Седми.

Боги расположились в центральной части зала в облачных, купно собранных облаках, таким образом, что в среднем из них сидел Небо, а по правую от него руку поместился его старший сын.

– Ты, знаешь я пришел, абы увидеться с Крушецом… Увижусь и уйду… – это Седми послал мысленно так, чтобы не слышала молодая женщина, наконец, присевшая напротив них на мохнатый, бирюзовый ком облака, сброшенный со свода взмахом руки Вежды.

– Небо, прошу тебя, успокойся, – умягчено и также мысленно проронил Димург, и, сняв руку с облокотницы протянув в сторону старшего Раса, ласково огладил перстами тыльную сторону его длани. – Пусть побудет с нами, а после я его сам сопровожу в дольнюю комнату, поколь ты будешь толковать с Крушецом… Давайте сейчас закончим с нашей девочкой, ибо сразу видно, как вельми взволнован наш бесценный малецык.

И тотчас глаза всех трех Богов уперлись в лицо Есиньки, объятой почитай коричневыми парами дыма так мощно пробивалось из ее головы сияние. Нынче Вежды, крепкий и статный в отличие от обоих Расов, был без венца, как и Седми, обряженный в синюю рубаху и черные шаровары. Его черная кожа отливая золотом, словно подсвечивала легкой желтизной и сами короткие вроде пушка курчавые волосы на голове. Крупные с приподнятыми вверх уголками темные глаза смотрели с особой теплотой, как на сродников Богов, так и на девочку, а толстые губы иноредь озаряемые почти рдяно-смаглыми переливами, слегка изгибались в улыбке.

Расы немедля перестали обмениваться мысленной молвью и, одновременно, улыбнулись Есиславе, тем единождым движением своих уст, вспенив золотое сияние на собственной коже. А минутой спустя в залу сквозь зеркальную стену вошли два создания, каковые теперь брали на себя работу прослеживать появление лучицы в плоти. Высокие эти существа смотрелись плотно сбитыми, с долгими руками дотягивающимися до стоп и не менее худобитными ногами. Не только руки, ноги, но и целиком яйцевидное тело их было покрыто густоватой шерсткой. У Коловерша белой, у Керечуна черной. На вытянутой кверху заостренной макушке у обоих восседали похожие на солому плотные волосы. А на узком человечьем лице располагался горбатый нос, ярко горящие багряным светом очи и весьма пухлые плямкающие губы, как будто создания были дюже голодными. Вечные соперники, понеже подчинялись Богам разных печищ, ноне по замыслу Родителя, Коловерш и Керечун должны были во всем сотрудничать, и сейчас запомнить общий образ Крушеца, абы после вселения в плоть мгновенно в ней его распознать.