В пятницу утром проснулся в десять минут одиннадцатого иперевел взгляд с часов на потолок гостиничного номера, ожидая увидеть врасплывающихся клубах табачного дыма движущиеся фантомные фигуры. Ничего,разумеется, не увидел — ни фантомных, ни каких-либо других фигур. И дыма,собственно, тоже — лишь сохранившийся смрад сигарет «Пэлл Мэлл», in hoc signovinces. В номере не было никого, кроме инспектора Нормана Дэниелса, лежащего навлажной от пота постели, от которой разило табаком и пролитым виски. Налет вполости рта был таким мерзким, словно весь вчерашний вечер он сосал только что начищенныйдо блеска старый ботинок из цветной дубленой кожи, левую ладонь пеклонемилосердно. Взглянув на руку, он увидел блестящий волдырь в самом центреладони. Долго смотрел на него, пока за окном на узком, загаженном подоконникеворковали, толкаясь и изредка взмахивая крыльями, голуби. Наконец в сознаниивсплыло воспоминание о том, как он сжал в кулаке горящую сигарету, и Норманудовлетворенно кивнул головой. Он сделал это, потому что не видел Роуз, как нистарался… а потом, будто в качестве компенсации, ему всю ночь снились идиотскиесны с ней в главной роли.

Двумя пальцами он взялся за волдырь и принялся медленносдавливать его, пока кожа не лопнула. Затем вытер ладонь о простыню,наслаждаясь волнами пронизывающей боли. Он лежал, глядя на собственную ладонь —почти видя, как пульсирует в ней боль, — около минуты. Потом опустил руку ивытащил из-под кровати дорожную сумку, на дне которой лежал небольшой кожаныйфутляр с набором разных медикаментов. Некоторые оказывали возбуждающеедействие, однако большая часть лекарств предназначалась для успокоения.Вообще-то Норман обходился без фармакологической помощи, не испытывая нехваткисил или энергии; но вот привести себя в спокойное состояние подчас являлосьтрудной, иногда просто невыполнимой задачей.

Он проглотил таблетку перкодана, промочил горло маленькимглотком виски, затем откинулся на подушку и снова принялся смотреть в потолок,выкуривая одну сигарету за другой, гася их в переполненной пепельнице на ночномстолике.

В этот раз он думал не о Роуз; во всяком случае, ненепосредственно о ней. Мысли его занимал предстоящий пикник, устраиваемый ееновыми подружками. Он побывал в Эттингер-Пиере, и то, что увидел там, отнюдь неприбавило оптимизма. Эттингер-Пиер представлял собой большую территорию, объединяющуюпляж, зону для пикников на открытом воздухе и парк развлечений, и Нормансовершенно не понимал, где и как должен расположиться, чтобы свести вероятностьнезаметного появления и ухода Роуз к нулю. Имей он в своем распоряжении человекшесть (даже четверых, но таких, которые знают толк в деле), все было быпо-другому, однако ему предстояло справляться в одиночку. В Эттингер можнопопасть через три входа (при условии, что Роуз не прибудет с озера на лодке), ипри всем желании он не уследит за всеми тремя сразу. Это означает, что придетсяпрорабатывать толпу, а прорабатывать толпу — сволочная задача. Норману хотелосьбы верить, что среди завтрашних гостей пикника и посетителей Эттингера Роузокажется единственной, кто сможет опознать его, но если бы желания былисвиньями, магазинные полки ломились бы от бекона. Он должен исходить из того,что они будут искать его, и, возможно, уже располагают фотографиями,полученными от какой-нибудь подобной женской организации в его городе.

Этим круг проблем не ограничивался. Норман был твердоубежден — и это неоднократно подтверждал его печальный опыт — в бесполезностивсякой маскировки, которая в подобной ситуации являлась прямым путем к провалу.Если на то пошло, есть лишь один еще более надежный способ испоганить дажеидеально подготовленную засаду, устроенную после тщательнейшего шестимесячногонаблюдения и обработки гор информации— это положиться на незаменимую рацию,которая в самый ответственный момент, когда вы уже собираетесь обрушитьсокрушительный удар на голову какого-нибудь подонка, вдруг начинает хрипеть исвистеть, потому что шатающийся поблизости пацан спустил на водурадиоуправляемую игрушечную лодку или решил развлечься, догоняя игрушечныйгоночный автомобиль.

«Хорошо, — подумал он. — Нечего сожалеть из-за того, чегодостичь невозможно. Помнишь, что говорил старый Уайти Слейтер — ситуациятакова, какова она есть. Единственный вопрос — как ты собираешься справиться сней. И никаких „попозже“! До проклятой вечеринки всего двадцать четыре часа, изнаешь, что тебе светит, если упустишь ее на пикнике? Будешь бегать по городудо самого Рождества без толку. К тому же, если ты не обратил внимания раньше,городишко-те не маленький, совсем не маленький».

Он встал с постели, прошел в ванную и принял душ, стараясь,чтобы горячая вода не попадала на обожженную руку. Надел выцветшие джинсы,неброскую зеленую рубашку и кепку с эмблемой «Чикаго Соке», сунул в карманрубашки дешевые солнцезащитные очки — пригодятся позже. Спустился на лифте вхолл отеля, купил в киоске газету и маленькую упаковку медицинского пластыря.Ожидая, пока нерасторопный увалень в киоске отсчитает положенную сдачу,заглянул ему через плечо и сквозь стеклянную заднюю стенку газетного киоскаувидел лифты для обслуживающего персонала. В тот самый момент двери одногооткрылись, и в холл вышли три смеющиеся, оживленно болтающие горничные. Всетрое несли с собой сумочки, и Норман решил, что они отправляются на обеденныйперерыв. Одну из них, среднюю, он где-то видел раньше— стройная, симпатичная,пушистые светлые волосы, — но не в отеле. Через секунду память подсказала, чтоблондинка какое-то время шла перед ним, когда он искал «Дочерей и сестер».Красные обтягивающие брючки. Соблазнительная маленькая попка.

— Пожалуйста, ваша сдача, — произнес продавец. Норман неглядя сунул мелочь в карман. Впрочем, он не смотрел и на горничных,прошествовавших мимо него, даже на ту, с соблазнительной попкой. Просто уложилслучайно возникшее воспоминание на нужную полочку, не более — обычный рефлексполицейского, колено, дергающееся без удара молоточка. Сознательная часть мозгасосредоточенно работала над одной-единственной мыслью: каким образом обнаружитьРоуз, не выдав себя.

Он направлялся по холлу к выходу из отеля, когда его слухадостигли слова, настолько созвучные его размышлениям, что поначалу емупоказалось, будто он произнес их сам: Эттингер-Пиер.

Норман сбился с шага, сердце совершило головокружительныйкувырок, волдырь на ладони завибрировал острой болью. Но замешкался лишь надолю секунды — совершил всего один неверный шаг — и затем продолжил путь, какни в чем не бывало, шагая с опущенной головой к вращающимся дверям отеля. Состороны все выглядело так, будто его ногу на миг свело сильной судорогой,которая тут же прошла, не более, и это хорошо. Он не имел права на ошибку, вотв чем суть. Окажись женщина, произнесшая эти слова, одной из обитательницпубличного дома под названием «Дочери и сестры», она может узнать его, если онлишним движением или еще чем-то привлечет ее внимание… возможно, она уже узналаего, при условии, что это та блондинка, вместе с которой он накануне переходилулицу. Он понимал, насколько ничтожна вероятность подобного поворота событий —будучи полицейским, Норман тысячу раз убеждался в полном отсутствиинаблюдательности у большинства на удивление тупоголовых сограждан, — однаковремя от времени такое случалось. Убийцы, вымогатели, грабители банков,укрывавшиеся от полиции достаточно долго, чтобы оказаться внесенными в составляемыйФБР список десяти самых опасных преступников, неожиданно оказывались зарешеткой милостью какого-нибудь клерка, чье знакомство с полицией сводится кчтению книжек из серии «Настоящий сыщик», или благодаря пьянчуге-электрику,приходящему в неописуемый восторг от криминальных фильмов, которые показываютпо телевизору. Норман понимал, что не должен останавливаться, но…