«Я не хочу знать, — торопливо сказала она себе. — Я дажедумать об этом не желаю, честное слово».

Честное слово. И все же она испытывала сожаление отсобственных мыслей, от своего изменившегося отношения к картине. Рози ужепривыкла считать ее чем-то вроде талисмана, приносящего удачу. И в одном былаабсолютно уверен»: именно мысли о Мареновой Розе, бесстрашно стоящей на вершинехолма, помогли превозмочь себя в первый день записи на студии, когда онаумирала от охватившей паники. Поэтому Рози не хотела испытывать неприятныечувства к картине, и тем более бояться ее… и все же боялась. В конце концов, изменениепогоды на старых, написанных маслом полотнах — далеко не заурядное явление, аколичество изображенных на них предметов не должно ни увеличиваться, ниуменьшаться, как происходит на киноэкране, когда кто-то из зрителей заслоняетлуч проекционного аппарата. Она не представляла, как в конце концов поступит скартиной, но знала, что остаток сегодняшнего дня и уикэнд та проведет взаточении: в шкафу в компании со старыми туфлями и новым свитером.

Рози сунула картину в шкаф, прислонив к стене (подавив желаниеповернуть картину так, чтобы та смотрела в стену), и закрыла дверцу. Покончив сэтим неприятным делом, натянула свою единственную приличную блузку, подхватиласумочку и вышла из комнаты. Шагая по длинному, не очень чистому коридору,ведущему к лестнице, Рози услышала шепот, поднявшийся с самого дна сознания: «Яплачу». Она остановилась у лестничной площадки — ее охватила такая сильнаядрожь, что едва не выронила сумочку, и на мгновение правую ногу пронзила больот колена до ягодицы, словно мышцу свело судорогой. Затем ощущение прошло, иона быстро спустилась на первый этаж.

«Я не хочу об этом думать, — говорила себе, шагая по улице кавтобусной остановке. — А если не хочу, то мне и не надо думать, совершенноопределенно не желаю этого. Лучше буду думать о Билле. О Билле с егомотоциклом».

12

Размышляя о Билле, добралась до работы и сразу же окунуласьв мрачный мир книги «Убей все мои завтра», а во время обеденного перерывавремени вспомнить о женщине на картине не было вовсе. Мистер Леффертс привез еев крошечный итальянский ресторанчик под названием «Делла Феммина», самый уютныйиз всех ресторанов, в которых ей довелось побывать, и, пока она ела дыню,предложил, выражаясь его же языком, «более солидное деловое соглашение». Всоответствии с контрактом она будет получать восемьсот долларов в неделю напротяжении двадцати недель или до завершения работы над двенадцатью книгами, взависимости от того, что закончится раньше. Не тысячу в неделю, которой, помнению Роды, она заслуживает, однако Робби пообещал познакомить ее с агентом,через которого Рози сможет наладить контакты с любыми радиостанциями и студиямизвукозаписи, какими только пожелает.

— Вы можете заработать до конца года двадцать две тысячидолларов, Рози. Даже больше, если захотите… но стоит ли перенапрягаться?

Она попросила дать ей уик-энд на размышления. МистерЛеффертс не удивился и не возражал. Перед тем, как оставить ее в вестибюлеКорн-билдинга (Рода и Курт сидели рядышком на стульях неподалеку от лифта,перешептываясь, как пара заговорщиков), он протянул руку. Она ответила тем жежестом, ожидая рукопожатия. Вместо этого Робби взял ее руку в обе свои ипоцеловал в поклоне. От его поступка — никто и никогда еще не целовал ей руку,хотя она часто видела подобную сцену в фильмах, — по спине пробежали мурашки.

Только позже, сидя в стеклянной будке и наблюдая за тем, какКурт в соседней комнате ставит на магнитофон новую бобину с пленкой, онамысленно вернулась мыслью к картине, надежно

(Ты так думаешь, Роза? Ты уверена?)

спрятанной в шкафу. Внезапно ее осенило, в чем состояла таперемена, которую никак не могла понять утром. Она знала, чего не хватало накартине: браслета. Раньше чуть выше локтя на правой руке женщины в мареновомхитоне красовался золотой браслет. Сегодня утром ее рука была голой от запястьядо изящного плеча.

13

В тот вечер, вернувшись в свою комнату после работы, Розиопустилась на колени и заглянула под кровать. Золотой браслет оказался у самойстены; он стоял на ребре и тускло поблескивал в темноте. Рози подумалось, чтоон похож на обручальное кольцо великанши. Рядом с браслетом обнаружился ещеодин предмет — небольшой сложенный квадратик васильковой ткани. Похоже, онанапала на след сгинувшей ночной рубашки, Через тонкую ткань проступаликрасновато-пурпурные пятна. Они смахивали на кровь, но Рози знала, что это некровь; через ткань просочился сок плодов, которые лучше не пробовать на вкус.Пятна точно такого же цвета она отмывала утром в ванной.

Браслет оказался очень тяжелым — весил по меньшей мере фунт,а то и все два. Если он целиком сделан из того металла, на который похож, токакова может быть его цена? Двенадцать тысяч долларов? Пятнадцать? Очень даженеплохо, особенно если учесть, что появился он из картины, которую выменяла вломбарде на почти ничего не стоящую бижутерию. Тем не менее, ей не понравилосьприкосновение браслета, и она положила его на прикроватную тумбочку рядом сночной лампой.

Держа маленький квадрат из васильковой ткани в руке, онанекоторое время сидела, как подросток, на полу, поджав под себя ноги иоперевшись спиной о кровать, затем осторожно отвернула краешек ткани. Розиувидела три зернышка, три маленьких зернышка, и пока смотрела на них сбезнадежной тоской и беспричинным ужасом, в сознании чугунными колоколами сновапрозвучали два безжалостных слова «Я плачу».

1

Норман занимался блеснением, пытаясь подцепить ее на крючок.

В четверг поздно вечером он лег в гостиничную постель ипровалялся без сна до тех пор, пока в кромешную тьму ночи не вонзился острый,как нож, утренний свет. Он выключил электричество везде, оставив лишьфлюоресцентную лампу над зеркалом в ванной комнате; от нее по номерураспространялся рассеянный свет, который ему так нравился. Это напоминалоуличные фонари в густом тумане. Он лежал почти в той же позе, что и Рози вчетверг вечером, только сунул под подушку одну руку, а не обе. Другая быланужна, чтобы держать сигарету и подносить к губам бутылку виски, стоявшую наполу у изголовья кровати.

«Где ты, Роуз? — спросил он жену, которая на время покинулаэтот мир. — Где, и откуда набралась наглости, чтобы сбежать от меня, — такаясерая перепуганная мышка, как ты?»

Больше всего Нормана занимал ответ на второй вопрос — какона осмелилась? Первый не особенно важен, во всяком случае в практическомсмысле, ибо знал, где сможет найти ее в субботу. Льву совсем не обязательнозатруднять себя, рыская по лугам, где пасутся зебры; достаточно затаиться уручья, к которому они приходят на водопой. Пока что неплохо, но… черт бы еепобрал, как она осмелилась сбежать от него? Даже если после финальногоразговора с ней ему отрезан обратный путь в привычную жизнь, он все равнодобьется от нее ответа. Как долго она планировала побег? Стал ли онслучайностью? Отклонением сознания, рожденным из короткого