импульсивного порыва? Кто помог ей (за вычетом, разумеется,почившего в бозе Питера Слоуика и кавалькады шлюх на Дарэм-авеню)? Чем оназанималась с того момента, когда нога ее ступила на брусчатку этого милогославного городка, раскинувшегося у прелестного озера? Работала официанткой вкакой-нибудь вшивой забегаловке? Вытряхивала пыль и вонь из простыней вклоповнике вроде этого? Вряд ли. Слишком ленива для физической работы —достаточно вспомнить царивший в их доме беспорядок, а для другой работы у нее простонет ни умения, ни навыков. Для тех, кто прячет титьки под бюстгальтером,остается только одна дорожка. Значит, сейчас торгует собой на каком-нибудьвоняющем мочой перекрестке. Ну конечно, где же еще? Бог видит, даже впроститутки она не годится, трахаться с ней так же приятно, как со скамейкой впарке, но иногда мужчины готовы платить за бабу, несмотря на то, что она толькои умеет, что подставлять свою дыру и пускать слюни после того, как рандевуокончено. Так что можно не сомневаться, она где-то там, зарабатывает на жизньединственным доступным способом.

Впрочем, он и это выяснит. Расспросит обо всем. А когдаполучит все до единого ответы, все ответы, которые когда-либо стремилсяполучить от шлюх вроде Роуз, то захлестнет ремень на шее, чтобы она не смоглакричать, и начнет кусать… кусать… кусать… Рот и челюсти все еще болели послетого, что он сделал с Тампером, — удивительным городским еврейчиком, ну да этоего не остановит, даже не поколеблет. На дне дорожной сумки осталось триупаковки перкодана, и он примет несколько таблеток, прежде чем приняться засвою заблудшую овечку, его маленькую милую бродячую Роуз. Что касаетсяпоследствий, когда все закончится, когда перкодан перестанет действовать…

Но дальнейшего он не представлял, да и не хотел знать, чтобудет потом. Его не покидало предчувствие, что «потом» просто не будет, чтовпереди ждет один только мрак. Но и это не страшно. Может, большая порциякромешной тьмы — лучшее из того, что могут посоветовать доктора.

Он лежал на постели, пил лучшее в мире виски, сжигал однусигарету за другой, наблюдая, как дым поднимается к потолку шелковистымиклубами и окрашивается в голубой цвет, попадая в полоску мягкого белого светаиз ванной комнаты, и занимался блеснением, пытаясь поймать ее на крючок. Он разза разом забрасывал блесну, но крючок не цеплял ничего, кроме пустой воды.Абсолютно ничего, и бесплодность всех попыток сводила с ума. Словно его женупохитили космические пришельцы, как будто она скрылась от него в дебрях иногомира. В какой-то момент он, к тому времени изрядно опьяневший, положил наладонь горящую сигарету и сжал пальцы в кулак, представляя, что сдавливает ееруку, а не свою, воображая, что огонек прожигает ее ладонь. И когда боль отожога впилась в кожу, когда строки дыма выползли между пальцев, прошептал:

— Где ты, Роуз? Где ты от меня прячешься, проклятая воровка?

Вскоре после этого Норман провалился в сон. Проснувшись впятницу, чувствовал себя совершенно не отдохнувшим; голова раскалывалась отпохмелья, к тому же испытывал непонятный страх. Всю ночь его преследовалистранные сны. В них он не спал, а лежал с открытыми глазами на той же самойпостели в номере отеля «Уайтстоун», и мягкий свет из ванной по-прежнемубезуспешно пытался бороться с густой темнотой в прокуренной комнате, исигаретный дым все так же плавал над ним сизовато-голубыми слоями. Только восне представились картинки, точно на киноэкране за стеной густого дыма. В дымуон видел Роуз.

«Ах, вот ты где?» — подумал он, наблюдая за тем, как онаидет по тропинке через полный мертвых растений огород под свирепствующимливнем. По непонятной причине она была голой, и он ощутил внезапный приливпохоти. Вот уже лет восемь ничего, кроме усталости и отвращения, при виде еенаготы он не чувствовал, но теперь она выглядела совершенно по-иному. И оченьпривлекательно, если говорить откровенно.

«Похоже, сбросила вес, — решил он во сне, — но дело не вэтом… во всяком случае, не только в этом. Может, дело в походке, в манередвигаться? Что за черт?»

Затем до него дошло: она выглядела так, словно с головойушла в акт грубого, ненасытного совокупления и отнюдь не собиралась его скорозаканчивать. Даже если бы у него возникли хоть крошечные сомнения вправильности собственной оценки, — если бы спросил мысленно: «Что такое, Роуз?Ты, наверное, разыгрываешь меня!» — одного взгляда на ее волосы хватило бы,чтобы полностью развеять сомнения. Она перекрасила их в шлюховатый желтый цвет,словно вообразила себя Шарон Стоун или Мадонной.

Норман увидел, как его «дымная» Роуз вышла из странной мертвойрощи и приблизилась к ручью с такой темной водой, что напоминала чернила.Перешла ручей по камням, расставив руки в стороны для равновесия, и он заметил,что в одной руке она сжимает какой-то мокрый комок. Норману показалось, что этатряпка похожа на ночную рубашку, и он подумал: «Какого черта ты не наденешь ее,дура набитая? Или ждешь, что твой приятель вдруг появится, чтобы пощекотатьтебе вагину? Хотел бы я увидеть это зрелище. Очень хотел бы. Учти, если язастигну тебя в компании какого-нибудь сопляка, то когда копы найдут его труп,из задницы рождественской свечкой будет торчать его же член».

Однако никто не появился — по крайней мере, во сне. Роуз надего постелью — призрачная Роуз — прошла по тропинке через рощу, деревьяказались мертвыми, как… гм, как Питер Слоуик. В конце концов она достиглаполяны, в центре которой стояло, похоже, живое дерево. Она опустилась наколени, собрала горсть семян и завернула их в тряпку, смахивавшую на еще одинкусок ночной рубашки. Затем встала, подошла к непонятному строению, похожему навход в метро, где начиналась ведущая неизвестно куда лестница (в сновиденияхневозможно угадать, какая новая глупость последует за предыдущей), и скрыласьпод землей. Ожидая, пока она вернется, вдруг почувствовал чье-то присутствие заспиной — холодное и леденящее, как поток воздуха из открытой дверцы морозильнойкамеры. За годы работы в полиции ему приходилось иметь дело с весьма одиознымиличностями — из всех, с кем довелось столкнуться им с Харли Биссингтоном,самыми страшными были наркоманы, пристрастившиеся к РСР, — и через некотороевремя у него развилось некое «шестое чувство», позволявшее безошибочно уловитьих близость. Такое же ощущение охватило его и сейчас. Кто-то находился у негоза спиной, и он ни на мгновение не усомнился в том, что этот кто-то чрезвычайноопасен.

— Я плачу, — прошептал женский голос. Прозвучал он мягко ичувственно, и тем не менее по коже пробежали мурашки. Голос даже отдаленно ненапоминал голос разумного существа.

«Заткни пасть, сучка, — ответил во сне Норман. — Платишь?Только попробуй, изуродую тебя так, что не узнаешь себя в зеркале!»

Она закричала — крик, казалось, проник прямиком в мозг,минуя уши, и он почувствовал, что она бросилась к нему с вытянутыми руками,Норман сделал глубокий вдох и дунул вверх, разгоняя дым. Женщина исчезла. Затемявственно пришло почти физическою облегчение. Некоторое время после этого небыло ничего, кроме темноты, в которой он плавал мирно и спокойно, недостижимыйдля страхов и страстей, одолевавших его в минуты бодрствования.