Девчонки вздыхали. Всё очень серьезно. Страшно становится за нее.

За разговорами и готовкой стола быстро пролетело время. За окном уже смеркалось. Вот вернулась Рита и застыла на пороге, как будто увидела не родителей, а доисторических ископаемых. Некоторое время она стояла, как бы не решаясь войти.

— Ма? Па?

Но мама уже обнимала дочь и мочила ее лицо и шею слезами. И при этом наглаживала ее по плечам и спине.

— Что без телеграммы? Как снег на голову!

— А ты, дочка, садись к столу! Попотчуйся нашим деревенским! Наверно, уже и вкус забыла.

Рита была скованной. Никак не могла разуметь, что же так неожиданно принесло маму и папу. Строила разные догадки: от просто захотелось до чего-то случилось экстраординарное. Вскоре всё раскрылось. Мама завыла и запричитала, как деревенская баба на похоронах:

— Что же ты, дочка, удумала? Да как тебе такое только могло в голову прийти? А о нас ты подумала? Да что же ты моей смерти прежде времени желаешь? Я уже третью ночь не сплю.

У Риты дрожали руки. Такой подавленной, растерянной подруги ее еще не видели.

— Я это… девчонки…

Поднялся отец.

— Где это… у вас тут покурить можно?

Девчонки разрешили покурить у открытой форточки. Не идти же ему в фойе, где обычно курят студенты? Докурив, он плюнул в ладошку и в слюне затушил бычок, который потом полетел в форточку. После этого, успокоенный, он вернулся к столу и грузно опустился на стул.

— Как же так, дочка, — проговорил он. — Мы же так тобой гордились. Ты школу закончила с золотой медалью. В деревне о тебе как говорят? И как же мы теперь будем смотреть людям в глаза? Решила и нас заодно опозорить? Нехорошо получается.

— Что я сделала такого?

— Что ты вытворяешь? Задумала переводиться. Два года отучилась почти и опять на первый курс. Из тебя такой же ботаник, как из меня балерина. Ты корову-то никогда в жизни не доила. А что твой суженный-ряженый? Что это за фрукт такой? Где ты его откопала? Ты бы послушала, что о нем говорят! Хорошо, что ты ему неинтересна. А то бы обрюхатил уже и все дела! Вот и вся твоя учеба на этом накрылась.

— Ты чего говоришь, отец?

— Прости, дочка! Я пожил и знаю все эти дела. Как говорится, дурное дело нехитрое.

— Вам, девочки, большое спасибо!

Рита поднялась и поклонилась.

— Удружили! Нечего сказать! Надо было еще в политбюро написать или в ООН! Не додумали?

— Ты на них не наезжай! — повысила голос мама. — Девчонки молодцы! Они за твою судьбу беспокоятся. Спасибо вам, девочки! Вот такими и должны быть настоящие подруги.

Подруги покачали головами.

— Значит так!

Папа положил кулаки на стол. Кулаки были внушительными. Не интеллигентскими.

— Вот тебе решение наше, доча! Или ты учишься, как положено, или собирай манатки и завтра едем в деревню. А дурью маяться нечего. Дураков и без нас хватает. Хоть пруд пруди! Там тебе найдется работа по специальности: дояркой или телятницей на ферму. И дипломов никаких не надо. Коровы их все равно не оценят. А у нас дефицит кадров. Если повезет, так техничкой в школу.

— Отец! Ты что? — возмутилась мать. — Какая с нее доярка? Ты посмотри на ее руки!

Она подняла на него испуганные глаза.

— А такая! Будет ходить в фуфайке, сапогах! И благоухать от нее будет кизяком и силосом. Пусть подергает коров за титьки по колено в навозе да фляги покидает на тракторную тележку. А каждая фляга по сорок килограмм. Мышцы будут как у тяжелоатлета. В дождь и в холод в кузове машины на дойку поездит, так дурь, как ветром, сдует. В деревне многие быстро умнеют. Там дураку трудно прожить. Лучший университет!

Стукнул кулаком. Зазвенели ложечки в стаканах.

— Я сказал, мое слово — олово. А чего тут рассусоливать да сюсюкать? Она вон как! Тебе, дочка, до утра время.

Рита, как ни силилась, заплакала. Отвернулась к окну, хлюпала носом и тихонько подвывала.

— Что же вы все на меня накинулись? Со всех сторон. Никто не хочет меня понять. Вроде я как младенец какой беспонятливый. Все меня учат, все за меня решают. Всем можно любить, а я не имею права. Я не человек что ли? Мне уже двадцать лет.

Мама и дочка обнялись. Теперь они плакали вдвоем. Папа хотел плюнуть под ноги, но вовремя удержался. Всё-таки не в свинарнике, а среди культурных людей. С университетским образованием!

— Может, вам, девчонки, тоже завыть? И получится хор Пятницкого. А я на ложках буду стучать, — сказал он.

Девчонки винили себя в том, что произошло, а поэтому молчали, время от времени переглядываясь между собой.

— Стаканчик бы накатить!

— У нас нельзя, — сказала Галя. — У нас сухой закон. У нас с этим строго. Сразу попрут!

— Да! Конечно! Это я так, к слову. Мать! Хватит выть! Где ночевать-то будем? В гостинице? Так надо тогда выдвигаться, пока они не закрылись на ночь. Ну, чего ты молчишь?

— Пустят тебя в гостиницу! Для гостиниц ты рожей не вышел. Комендантша сказала же, чтобы мы взяли раскладушки. Одну ночь родителям разрешается переночевать.

— Давайте мы сходим за раскладушками? — предложила Галя.

Они вылетели из комнаты, как пробка из бутылки шампанского. И оказавшись в коридоре, вздохнули полной грудью. Одновременно выдохнули.

— Чокнуться можно! — сказала Галя.

— Я чуть сама не разревелась, — призналась Оля. — Еле сдержалась. Еще бы минута и разревелась.

— Ритка! Ну, упертая! — сказала Вера.

Когда они притащили раскладушки, то не поверили своим глазам. Будто попали в другую комнату. Дочь с родителями сидела за столом. Они мирно пили чай, вспоминали что-то деревенское и весело смеялись. Голоса у них были бодрые и теплые. Мир? Похоже! Подруги почувствовали облегчение, как грузчики, которые сбросили со спин мешки.

Утром Ритины родители по деревенской привычке проснулись раньше всех. Девчонки еще мирно посапывали. Сначала они лежали и тихо перешептывались, потом поднялись и, стараясь не греметь, не стучать, по очереди сходили в туалет и умылись. Дальше они не знали, чем заняться. В деревне утро — самая напряженная пора. Потом, опять же стараясь не шуметь, стали готовить завтрак, кипятить чай, расставлять посуду.

Девчонки поднимались, потягивались, почесывались, зевали.

— Я… это… там постою, — сказал Ритин папа. — А вы тут пока, ну. это самое. А я покурю!

— Девочки! Вставайте! Уже и завтрак готов, — пригласила мама.

Конечно, это не общежитский буфет, где всё на скорую руку, еще и всухомятку, чтобы только не урчало в животе. И хватало буфетского завтрака на одну