пала жертвой грибка или плесени, — замечательно, ему смешно, а мне стыдно. — Да не парься, заменю я это убожество.

— Все. Чисть зубы. Желательно, молча.

— Я даже зеркало не обрызгаю. Клянусь.

И ведь действительно старается быть максимально аккуратным. Выходить из ванной страшно. Особенно, когда понимаю, что по ту сторону двери уже точно полным ходом идет жизнь.

Мысленно помолившись, выходим со шлангом и штангой в руках. И надо было попасться Вере с этим добром на глаза. Зачем мы вообще это взяли с собой? А Кротов, кажется, и вовсе не смущен. И зачем-то протягивает ей оторванный шланг.

— Доброе утро, — здоровается первым, одной рукой взъерошивая мокрые после душа волосы.

— Это что? — на удивление, спокойно реагирует Вера.

— Шланг. От ржи оторвался, — как ни в чем не бывало бросает Даня.

— Ржи? — нахмурив лоб, интересуется Вера.

— Рожи? — переводит на меня взгляд.

— Ржавчины он имел в виду.

— А с этим что? — озадаченно произносит Вера, смотря на штангу в моих руках.

— Совершенно случайно упала нам на голову. Сами не поняли как так, — улыбаясь произносит Даня. Ах ты, сукин сын, даже не скрывает веселье во взгляде. — Сегодня же все починим. Но есть хорошая новость. Мы экономно мылись в душе.

* * *

Я была уверена, что после произошедшего, никто никого не захочет видеть. Однако, Вера сама приглашает нас на завтрак. Вот, кому точно хорошо в тесной до невозможности кухне и в такой компании, так это Даниному папе. С виду счастливый, беззаботный мужчина, попивающий кофе с улыбкой на губах. Красивый, надо сказать мужик. Понимаю, что Даня и он не кровные родственники, но глаза у обоих нереально красивые. В такие только смотреть, да смотреть.

Вот только некстати перед глазами является картинка обнаженного Александра. Выглядел он, чего уж греха таить, хорошо. Вере однозначно повезло. Так хочется расспросить ее, как же так получилось, что они сошлись, но пока это не представляется возможным. Вместо этого я неотрывно пялюсь на Даниного отца. И в какой-то момент он ловит мой взгляд.

— Что-то не так?

— Все так. Вот думаю, голым вам было лучше. В смысле, вы хорошо выглядите в неглиже. Грудино-ключичная мышца у вас прям хорошо выражена, — Боже, что я вообще несу?! Надо как-то выкручиваться. — Да и ноги у вас тоже хороши. Голень имею в виду. Мясистая, — выкрутилась, дебилка. — В смысле, хорошо выраженная икроножная мышцы. Но в одежде вам тоже хорошо, да и…

— Жуй, — прерывает меня Даня, тыкая бутербродом мне в рот.

— Благодарю за комплимент. Это все здоровый образ жизни. Ну и, конечно, колбаса. Без нее никуда, — демонстративно кладет на батон еще один кусок. Ну ничего себе гора колбасы. — Если никто не против, предлагаю махнуть за город. Шашлыки, водочка. Но сначала покатаемся на снегоходах. С ночевкой, разумеется. Утром вернемся обратно. Вы как?

— Против, — не задумываясь бросает Даня.

— А я за. Ты же сам хотел за город. Мы поедем, — уверенно произношу я.

Вид у Дани сейчас такой, что он мысленно фигачит меня оторванным шлангом по пятой точке, что я и озвучиваю ему на ухо.

— Ты плохо меня знаешь, — шепчет в ответ на ухо. — Мысленно я тебя им придушил.

Ну и ладненько.

День на удивление продолжается из области — лучше не придумаешь. Никакого напряжения и неловкости. Исключительно хорошее настроение, катание по снегу на штуках, которые я видела только в кино, наивкуснейшее мясо на мангале и завершающий штрих — сауна.

Оставшись только к глубокому вечеру наедине с Верой, я наконец, решаюсь.

— Не спрашивай меня, пожалуйста, ни о чем, — первой прерывает молчание. — По крайней мере, пока.

— Почему?

— Потому что я не знаю, что сказать. Ну разве что… так бывает. Я такое не планировала. Но вот это вот все вообще не по мне.

— Ты о чем?

— Об охране, — тычет пальцем на стену. — Их вроде нет. Они как бы за ширмой. Но они постоянно есть.

— А я уже привыкла. Как говорит Даня, большие деньги — большие проблемы.

— Не только деньги. Я недавно слышала их пьяный разговор. И там было про «убрать Савицкого». Понимаешь, что это значит?

— Может, ты неправильно их поняла?

— А это можно как-то по-другому понять?

Хотелось бы что-то придумать в ответ, но мыслей, увы, никаких. Каким бы уродом ни был Игорь, марать об него руки — последнее дело.

На часах половина двенадцатого. Понимаю, что разговор, судя по тому, что Даня хорошенько продолжает выпивать с отцом, вряд ли сложится, но все равно не собираюсь засыпать. Ложусь в кровать и кутаюсь в одеяло. Даня возвращается только к часу ночи. Прилично пьяный. На лице блуждает улыбка. А в руках мандарины. Чищенные.

— Чего не спишь?

— Тебя жду.

— Ну, хорошо, что меня, а не моего папу с его прекрасно сложенным телом и мясистыми мышцами. В сауне, кстати, заценила еще раз все по достоинству? Ну кроме, достоинства, к счастью, прикрытого, простыней, — усмехается, забираясь ко мне в кровать. Когда до меня доходит, о чем он толкует, я не сдерживаюсь и бросаю:

— Ты дурак, что ли?

— Да, — не задумываясь отвечает Даня, проводя ладонью по лицу. — Говорил же, все плохо. Голова работает на двадцать процентов из ста. Значит, меня ждала.

— Тебя.

— Ну вот я здесь.

— Я хотела кое о чем тебя попросить. Мне Вера сказала, что услышала ваш разговор про «убрать Савицкого». Так вот. Не надо его убивать, пожалуйста.

— Жалко его?

— Нет! Просто не хочу, чтобы ты из-за меня это делал. Как после этого жить-то?

— Убрать — это не убивать, мандаежка, — отламывает дольку мандарина и протягивает ее к моему рту. Голова работает на двадцать процентов, а о мандаринах помнит. Все-таки хороший мне достался кровопийца. Съедаю дольку и вдруг до меня доходит.

— А что такое убрать?

— Мы это уже обсуждали с тобой. Убрать — значит посадить. Скоро начнется дело. Хотя Игорек и его