опустению города, не так наполнены дерьмом. По крайней мере, свежим дерьмом, а это уже кое-что. Нет, я не собирался ставить здесь палатку и просить друзей, чтобы писали мне на этот адрес, но хочу заметить, что здесь было не так уж плохо. И поэтому народу здесь хватало. Когда пришли великаны, погибло много хравийцев, а еще больше убежало в глушь, но вскоре я понял, что примерно десятая часть жителей города укрылась здесь, под землей.

И кто посмел бы их в этом винить? С великанами шутки плохи. Хрен знает, как вообще войско людей могло бы справиться с этими чудищами. Пики в пятнадцать футов длиной, возможно, и помогли бы, но готов поспорить, что град из двадцатифутовых камней быстро разворотил бы фалангу. Десять тысяч луков с отравленными стрелами тоже пригодились бы, но если люди умеют выстраивать стену из щитов, то и великаны тоже. Долго ли лучник устоит на месте и сохранит штаны сухими, когда стена из десятифутовых щитов двинется ему навстречу? У этих существ под слоем жира были крепкие мускулы, и хоть на вид они казались медлительными и неуклюжими, но тут все дело в размерах. За считаные шаги великан прошел бы через все поле боя. Я стал лучше понимать Гальву и ее наполненные гоблинами кошмары – мне и самому начали сниться кусачие, с которыми мы столкнулись на острове. Но теперь я еще чаще буду слышать грохот шагов и рев охотничьего рога, буду видеть рабов, бегущих за мной, как спущенные с поводка гончие, а за ними – длинные-длинные тени их хозяев.

Вся Храва превратилась в город длинных теней.

Через сотню шагов я понял, что прохожу мимо обычных людей, пытающихся выжить здесь без солнечного света и свежего воздуха. Молодая мать кормила младенца на ложе из древесных опилок. Рядом, опираясь на копья, стояли двое бородатых мужчин с удрученным видом. Два десятка печальных оборванцев столпились вокруг масляной лампы, слушая, как один из них читал ганнскую сагу о другой войне с великанами семисотлетней давности, когда люди отогнали их за Невольничьи горы. Отблески огня освещали лица слушавших, но те явно считали все это сказками. Великаны, которых они видели сами, были хуже всего, о чем говорилось в книге. Некоторые из здешних обитателей развешивали шкуры и парусину, чтобы отгородить от соседей уголок для спаривания или опорожнения, остальные занимались своими делами у всех на виду. И мало кто отваживался на что-то большее, чем косой взгляд в мою сторону, чтобы убедиться, что я прохожу мимо и не замышляю ничего дурного.

Большая каменная камера на пересечении нескольких тоннелей служила чем-то вроде рыночной площади. Всего несколько факелов и заботливо оберегаемых свечей освещали ее тусклым оранжевым мерцанием. В середине на расстеленных тряпках и даже колченогих столах лежали пряжки, лоскуты кожи, дрова и несколько отрезов грязной ткани. Одна торговка с топором наготове и тощей собакой на поводке выставила дюжину-другую восковых свечей, за которые пришлось бы заплатить серебром.

Самая большая толпа собралась вокруг стола охотниц, только что вернувшихся с промысла. Тут были несколько уток и жирных кроликов, лань и короб с яйцами, проложенными соломой. Судя по внушительному виду, эти женщины происходили из сословия танов, ганнской военной знати, вроде рыцарей в Холте. Нужно обладать крепкими мечами и грозной славой, чтобы вот так пройти через голодающий город со свежей дичью.

Собравшиеся вокруг стола были одеты в испачканный бархат и тонкую выделанную кожу, а не в полотняные и шерстяные обноски. Они выкрикивали свои цены, перебивая предложенные кем-то другим. Завязалась даже небольшая потасовка, но дерущихся быстро уняли. Наконец сверкнуло настоящее золото, переходя в руки охотниц в обмен на утку. Какой-то мужчина, окруженный целой оравой вертевшихся под ногами детишек и стоявшими чуть в стороне женщинами, со слезами на глазах отдал за тушу лани старинный, без малого двухсотлетний меч сказочной красоты, исписанный рунами и слабо гудящий магией. Через четверть часа последнее яйцо ушло по цене ночевки на приличном постоялом дворе. Таны опорожнили мех с фруктовой, судя по запаху, настойкой и снова отправились на охоту, рассчитывая обхитрить великанов и завалить еще одного бесценного оленя.

Я разглядел среди выставленного на продажу товара ведро со стрелами самых разных размеров. Какие-то из них наверняка подошли бы для моего лука, и я уже собрался спросить о цене у продавца с родинкой на щеке, но вдруг почувствовал чью-то руку на плече. Обернувшись, я отступил на шаг, на случай если в свободной руке незнакомца окажется нож, и уткнулся спиной в чье-то тело. Принадлежащие ему руки ухватились за мой ремень. Пальтру я прикрыл ладонью, чтобы ее не вытащили из ножен. И тут же узнал этих двоих. Рыжий и его смуглый приятель, которые повстречались мне возле поваленной статуи Туура. Рыжий показал пустую ладонь, как бы говоря: «Спокойно, мы здесь не ради драки», и я в ответ разжал руку на кинжале, хотя и не стал ее опускать.

Я покосился на того, кто держался за мой ремень, и он отпустил меня, но сзади подошли еще двое маленьких поганцев.

– Юрмейен, – сказал рыжий и кивнул в сторону тоннеля, раскрывшего пасть в полную темноту.

– Юрмейен, ea, – ответил я и проверил, на месте ли мое везение.

С ним все было в порядке. Во всяком случае, сразу меня не ожидала никакая беда, а если бы и так, то все равно оставались шансы ее избежать.

Это был мой первый опыт общения с «честным человеком», главарем преступного мира, не присягавшим на верность Гильдии. В каком-то смысле он был пережитком прошлого, музейной редкостью, показывающей, как выглядели преступники в те времена, когда Гильдия еще не понаставила в каждом городе Домов Вешателя с Вопросом, который всем руководил, тремя Тревогами под его началом, со множеством Шутников, Фавнов, Хитрецов и с целой армией Пугал. А может быть, даже с Голодом, для выполнения особых поручений. И это еще не считая ассасинов.

Но все это пошло прахом, когда король Хагли вместе со своей спантийской невестой Мирейей выгнал их пинками десять лет назад. Как это сошло ему с рук? Почему ассасины не отравили или не выпотрошили его? Этот вопрос я оставил на потом. А пока просто шагнул в заросший мхом проход, который превратили в таверну с пивоварней. С вывеской на ганнском языке: «Червивый подвал».

Редкий, растущий в основном на далеком севере светящийся лишайник, под названием «ведьмин мох», тянулся безумными полосами, как тлеющие угли, вдоль стен. В углу группа парней и девушек хлопотала над огнем с бурлящим в котле варевом.