шутили, писали фельетоны в прессе. Почти никто не жаловался, понимая, что эти бытовые проблемы – не навсегда. Но в целом в британском обществе тех лет царила апатия. Мало кто верил тогда, что довоенный уровень жизни и вера нации в лучшее будущее вернутся скоро.

Из Лондона, атмосфера которого (несмотря на успешно проведенную здесь летом первую послевоенную Олимпиаду) в ноябре показалась мне мрачной и серой, я на поезде добрался до Глазго, крупнейшего города Шотландии. Оттуда мой путь лежал на запад, и он был весьма хлопотным из-за сильно пересеченной, с водными преградами, местности. Мне пришлось проехать от Глазго до берега пролива пару часов на такси, сесть там на небольшой корабль, на другом берегу нанять конную повозку, проехать еще час, затем снова сесть на корабль. Потратив на дорогу целый день, только поздно вечером я оказался на острове Джура.

Это один из самых известных, с древней историей, островов Шотландии, но все равно почти безлюдный, с населением всего в сотню человек. Особенно хорошо название Джура известно любителям шотландского виски. Несколько столетий назад здесь была основана первая крупная шотландская винокурня. Местный очень крепкий и по-своему ароматный виски сильно отличается по вкусу от того, что делают в горах Шотландии. Ввиду больших залежей торфа солод для производства напитка просушивают над торфяным, а не дровяным огнем. Вкус «островных» (по этой технологии позже стали делать виски на всех островах Шотландии) оказывается с сильным оттенком дыма и изрядной горечью. Как ни странно, многим поклонникам напитка этот резкий, но «суровый и мужской» вкус пришелся по душе, и такой виски всегда пользовался высоким спросом.

Впрочем, в описываемое время винокурня Джуры была временно закрыта. Я переночевал в единственной небольшой гостинице на трех постояльцев, а утром нанял повозку для поездки к северной оконечности острова, километрах в двадцати от гостиницы, по разбитой грунтовке. По мере нашего движения признаки цивилизации – фермы, загородки со скотом – встречались все реже. Через пару часов мы оказались у цели. Это был небольшой серый каменный дом с обширным участком на открытом всем холодным, уже почти зимним ветрам берегу моря. Дом стоял одиноко, словно на краю мира. На самом деле это было не так. Летом он принимал много гостей: писателей, поэтов, просто друзей хозяина этой уединенной фермы. Но в данный момент кроме него здесь не было никого. Расплатившись с извозчиком, я вышел, вдохнул полной грудью холодный, но бодрящий, пропитанный солью воздух, затем постучал в дверь. Мое сердце колотилось от волнения. Мне предстояло не просто встретиться с автором одного из самых знаменитых романов XX века, который когда-то был одним из сильнейших литературных впечатлений моего детства. Я должен был напечатать этот роман на машинке сороковых годов согласно авторской рукописи.

Я был финансовым консультантом и по совместительству писателем, но мое имя хозяину дома ничего не говорило. Джордж Оруэлл в то время, несмотря на еще далеко не преклонный возраст (47 лет), был тяжело, неизлечимо болен: находился в последней стадии острого туберкулеза. Врачи все лето убеждали его переехать в Лондон, где имелись больницы, способные обеспечить надлежащий уход. Но лечение Оруэлла осложнялось непереносимостью им антибиотиков (уже открытых к тому времени), и свежий морской воздух был единственным его лекарством. И все же главной причиной того, что он остался в столь неудобном для его состояния месте в ту суровую осень, было то, что он торопился в одиночестве, без помех написать главную книгу своей жизни.

Внушительная по объему рукопись была написана быстро. Он начал ее в мае, а уже к ноябрю она оказалась практически закончена, несмотря на огромное количество правок и отличающихся вариантов текста одних и тех же глав. Сейчас автору оставалось написать краткое послесловие и определиться с названием книги, вариантов которых было несколько. По пути сюда я перебирал в памяти вехи творческого пути этого необычного писателя и человека.

Его биография была максимально далека от жизнеописания какого-нибудь «кабинетного» автора. Казалось, этот человек с детства и до своих последних дней постоянно испытывал окружающий мир и собственную судьбу на прочность, чтобы на основе реальных, а не выдуманных впечатлений писать романы, книги.

Он родился и провел детство вдалеке от Британии – на юге Азии, в экзотической Бирме, где в то время, в начале XX века, его отец работал крупным чиновником, руководившим плантациями опиума, который легально продавался Китаю. Знаменитое оруэлловское «двоемыслие», то есть несовпадение действительности с тем, о чем всюду говорилось, было замечено им уже тогда. Британцы заявляли, что они несут простым бирманцам блага цивилизации, заботу и процветание, тогда как те были у колонизаторов в положении бесправных и нещадно эксплуатируемых рабов. По возвращении в Англию юного аристократа Эрика Блэра (Джордж Оруэлл – взятый им позже псевдоним) ждало новое разочарование: родители запретили ему встречаться с любимой девушкой из бедной рабочей семьи; это привило ему ненависть к классовому делению общества. После учебы в престижном Итоне (по совпадению, одним из преподавателей там был О. Хаксли, написавший вторую самую знаменитую антиутопию XX века «О дивный новый мир»: они были хорошо знакомы) Оруэлл выбирает журналистику. Для сбора фактуры для своих книг в 1920-х годах он долго живет под мостом в Лондоне в обществе бомжей, почти впроголодь, не моясь месяцами. Затем три года перебивается случайными заработками (вплоть до уборщика и мойщика посуды) в Париже. Его романы, вышедшие в 1930-х об этих похождениях, позже стали известными, но в то время особого успеха не имели. Затем в Испании начинается гражданская война, и он отправляется воевать туда на стороне антифашистских сил. Однажды, когда Оруэлл курил на рассвете, стоя в окопе, ему в шею угодила пуля. Обычно такое ранение смертельно, но он после долгого лечения выжил. Без опыта войны в Испании два великих последних романа Оруэлла были бы невозможны: именно на ней он превращается в по-настоящему большого писателя и глубокую зрелую личность. Но и цена за это была высокой: в окопах он заразился туберкулезом, который мучил его оставшиеся годы жизни, а затем свел в могилу.

Вернувшись в Англию в конце 1930-х, с началом войны Оруэлл становится едва ли не самым популярным, авторитетным лондонским журналистом. Его колонки в ведущих британских газетах, а также рецензии на книги коллег всегда находятся в центре внимания. Он женится на молодой девушке, его редакторе, брак кажется счастливым, но выходит недолгим: вскоре после рождения их сына жена неожиданно умирает от рака. После войны Оруэлл возвращается от ежедневной журналистики к писательству. В 1946-м публикует первый из двух своих бессмертных романов – «Скотный двор». Эта книга – тонкая блестящая пародия на пороки социализма в форме почти детской повести – внезапно становится бестселлером года по