прося разрешить их детям ненадолго съездить домой, проблема начала распространяться на все училище. Родители обращались с просьбами в милицию по месту жительства, чтобы обеспечить детям пропуск для длительной поездки на поезде. Письма, очевидно, являлись частью согласованных усилий. Одновременно подростки начали получать вызовы от председателей сельсоветов и колхозов, просивших их возвращения домой для помощи в сельскохозяйственных работах. Председатели отправляли письма и директорам школ, прилагая список учащихся, которых просят отпустить. Наконец, родители в письмах к ребятам ссылались на изменившиеся обстоятельства (свою инвалидность или болезнь, многочисленную нуждающуюся семью), требовавшие возвращения подростка домой. Некоторые в письмах даже советовали, как лучше бежать. Все это сеяло смятение среди учащихся, заявлявших, что они будут вне себя от злости, если школа их не отпустит.

Слыша призывы вернуться со всех сторон, многие подростки вскоре самовольно отправились в Дзержинский район. Как только они вернулись, сельская администрация сразу же выдала им документы, удостоверяющие, что они работают в колхозе или возобновили обучение в школе, а те, кто не был частью колхоза, получили продовольственные карточки и внутренние паспорта. Местные власти игнорировали все просьбы вернуть подростков и замалчивали сам факт получения таких просьб. Когда школы трудовых резервов подготовили документы для уголовного преследования беглецов по указу от 28 декабря 1940 года, бо́льшая часть документов вернулась с пометой председателя сельсовета, что такой-то в деревне не проживает. По словам Литовских, такие утверждения вполне могли соответствовать действительности: местная администрация просто перемещала беглецов из села в село внутри одного района.

Некоторые дела все-таки дошли до народного суда, но разбирать их начали только после многочисленных задержек и уже не в рамках декабрьского указа 1940 года. Вынесли несколько приговоров, но их исполнение отложили, а потом и вовсе забыли о них. В итоге не вернулся ни один беглец. Школы трудовых резервов отправили в Дзержинский район уполномоченных, чтобы вернуть беглецов, но местные власти не оказали им никакого содействия. Тем времени беглецы отправляли письма друзьям, по-прежнему находившимся в школе, рассказывали, что теперь живут дома и никто их не наказал, и подговаривали товарищей бежать. В октябре 1943 года Литовских лично предприняла долгое и утомительное путешествие в Дзержинский район, чтобы вернуть беглецов из собственного училища. Когда она сообщила местной прокуратуре и сельсоветам о цели своего приезда, двенадцать учеников, некоторые вместе с родителями, явились в районную прокуратуру. Трое категорически отказались возвращаться, самоуверенно заявив, что не станут работать на заводе, что им за это ничего не будет и что, если даже дойдет до суда, они получат всего лишь условный срок. У них оказалось весьма точное, хотя и нахально выраженное представление о соблюдении закона на тот момент. В конечном счете как раз эти трое, наказанные, вероятно, за дерзость, в октябре предстали в качестве подсудимых по обвинению в нарушении указа от 28 декабря 1940 года на резонансном показательном процессе, хотя неясно, отправили ли их в трудовую колонию для несовершеннолетних. Остальные девять подростков дали письменное обещание вернуться. Однако еще до намеченной даты их отъезда состоялся второй суд над беглецами из другой школы трудовых резервов, кончившийся условным сроком. Те девять быстро передумали и в итоге так и не вернулись. Что касается остальных беглецов из училища Литовских, никто из них даже не подумал явиться в местную прокуратуру. Сельсоветы продолжали их укрывать, и никто не попытался отыскать их, вернуть или отдать под суд.

Во время своей поездки Литовских приложила героические организаторские усилия, чтобы потребовать обратно своих учеников. Она устроила встречу с председателями сельсоветов и колхозов, раздала им списки учащихся. Литовских объяснила им, что забронировала вагон в поезде и что через два дня ребята должны быть готовы отправиться в путь. Но в назначенный день никто не явился. Вместо этого ей передали многочисленные посылки от родителей, чьи дети еще оставались в школах трудовых резервов, и Литовских любезно согласилась их отвезти. Ребята, сказала она, такие молодцы, что недавно значительно повысили производительность. Но поезд пришел и уехал не только без беглецов, но и без Литовских.

Районные чиновники поняли, что, пусть даже они не в состоянии ничем помочь Литовских, они должны хоть как-то отреагировать на ее старания. Поэтому председатель райсовета и местное отделение НКВД потребовали от районного прокурора, некоего Орлова, ничего предпринимать не желавшего, чтобы он распорядился вернуть беглецов. Орлов, сославшись на отсутствие разрешения от начальника, смоленского областного прокурора Бахарова, ничего делать не стал. Бахаров, в свою очередь, бесцеремонно отклонил все возражения Литовских. Только когда Литовских пригрозила дойти до Прокуратуры СССР, Бахаров все же позвонил Орлову и велел выписать ордер. Орлов, стремясь внешне следовать букве закона, посоветовал Литовских отдать беглецов под суд за нарушение декабрьского указа 1940 года, прекрасно зная, что школа старалась не доводить до уголовного преследования, так как не видела смысла в том, чтобы отправить в колонию множество детей. Не приняв совета Орлова, Литовских обратилась в Прокуратуру СССР, где ее снабдили распоряжением на имя Орлова. Наконец Орлов сдался и написал главе местного НКВД, попросив задержать подростков из списка Литовских и доставить их в районную прокуратуру.

19 ноября, через месяц после запланированной даты отъезда, явились двадцать восемь подростков, которые должны были уехать вместе с Литовских. Еще четверо пропали, их не нашли и дома. Предполагалось, что ребята переночуют в местной гостинице, а на следующий день уедут. Дорога предстояла трудная: поездом до Калуги, а оттуда до Москвы, где грузовая машина должна была отвезти их на вокзал на другом конце города, где они сели бы на поезд до Урала. В дорогу ребят также требовалось обеспечить провизией. Чтобы подготовить все необходимое, Литовских вынуждена была отбыть в Москву, предоставив местной прокуратуре, НКВД и милиции сопроводить детей из гостиницы на поезд. Но, как только Литовских уехала, план рухнул. Подростки отказались ехать, и Орлов отправил их домой. Все старания Литовских обеспечить транспорт и жилье, достать билеты на поезд и провизию пошли насмарку. Поездку на Урал отменили.

Орлов, сделавший все, что было в его власти, чтобы попрать дух закона, оправдывался его буквой. Он нашел брешь в законодательстве. Поскольку Литовских отказалась преследовать беглецов по декабрьскому указу 1940 года, он не имел права их удерживать. Не мог он и возбудить против них дело за нарушение указа, так как не получил от школы соответствующего юридического документа. По сути, Орлов был прав. Он не обладал полномочиями заставить подростков вернуться в училище или отдать их под суд. В конце концов начальник Орлова посоветовал ему выписать отдельный ордер на каждого подростка, допросить