пытался таким образом обезопасить себя, тоже рисковали, что особенно очевидно в случае с прогулами. Уже к середине 1943 года около четверти всех работников в Советском Союзе признали виновными в отсутствии без разрешения начальства, что серьезно встревожило высшие инстанции по вопросам труда и судебные органы. В совместном обращении Н. М. Шверник, председатель Комитета, В. М. Бочков, Прокурор СССР, П. Г. Москатов, глава ГУТР, и Ф. М. Бутов, заместитель начальника Управления кадров ЦК ВКП(б), обвинили руководителей предприятий в чрезмерно поспешной передаче дел в суд без выяснения обстоятельств и раскритиковали народные суды за формальный подход:

В результате этих извращений незаконно подвергаются судебной репрессии за прогулы значительное количество невиновных лиц, в том числе кадровых рабочих, много лет проработавших на одном и том же предприятии и добросовестно относящихся к труду, что, безусловно, ослабляет борьбу с действительными дезорганизаторами трудовой дисциплины.

Руководители предприятий не утруждают себя необходимостью тщательно разобраться по существу в причинах прогулов и не берут на себя ответственности за решение вопроса об уважительности или неуважительности причин.

Между тем, прогулы и опоздания на работу в ряде случаев имеют место не по злой воле или преступной небрежности, а в силу недостаточно удовлетворительных производственных и бытовых условий, с чем не находят нужды считаться иной раз не только руководители предприятий, но и народные суды[928].

Авторы письма, несомненно, имели в виду случаи, подобные тому, о котором сообщал ВЛКСМ: девушка, работавшая под землей на угольной шахте, девять дней не выходила на работу, так как у нее не было обуви. Бригадир, категорически запретивший ей работать босиком, отдал ее под суд за прогул[929]. Необоснованные преследования за трудовое дезертирство тоже вызывали обеспокоенность. ЦК подготовил проект постановления, направленного против руководителей, которые подавали в суд на рабочих, переведенных из одного цеха в другой, ушедших на фронт, еще не выздоровевших после болезни или уже умерших. Директора предприятий не принимали во внимание обстоятельства, порой вынуждавшие рабочих, особенно женщин, пропускать работу. Известен случай, когда работница московского автомобильного завода имени Сталина попросила у начальника отгул на пять дней, чтобы поехать в Орловскую область ухаживать за раненым братом и больным отцом. Отлично зная, что она не сможет за пять дней съездить туда и обратно, начальник отдал женщину под суд, как только она вернулась на завод[930]. Руководителям приходилось выбирать: если они учитывали обстоятельства рабочих, старались войти в их положение и руководствовались здравым смыслом, то сами рисковали предстать правонарушителями. В середине 1944 года, в краткий период усиления репрессий, некоторые из уличенных в излишней мягкости получили серьезные лагерные сроки за укрывательство дезертиров. Давление с разных сторон и страх отчасти объясняют, почему директора предприятий передавали в местную прокуратуру или военный трибунал столько дел по неоднозначным и необоснованным обвинениям.

В мае 1943 года С. Г. Березовская, сотрудница отдела общего надзора Прокуратуры СССР, проанализировала ряд дел в Ивановской области, средоточии текстильной промышленности. Текстильные фабрики подвели под декабрьский указ 1941 года только в октябре 1942-го. В результате количество случаев незаконного ухода с работы резко упало, но вскоре опять начало расти. С 1 января по 30 апреля 1943 года директора сообщили областным или районным прокурорам о 2436 случаях предполагаемого дезертирства. За это время военный трибунал рассмотрел 1574 дела – или на полноценных судебных заседаниях, или на предварительных слушаниях, но четверть отправил обратно в прокуратуру для дальнейшего расследования. Поступая таким образом, трибуналы ссылались на юридические формальности: отсутствие личных документов и сведений о предыдущих судимостях, невозможность разыскать обвиняемых по месту жительства или сообщить им, какого наказания запросит для них на суде прокурор. Но больше всего Березовскую беспокоило, что следователи из прокуратуры не устанавливают, были ли смягчающие обстоятельства, побудившие рабочего нарушить закон. Березовская утверждала, что со стороны трибуналов неправильно откладывать судебные разбирательства из‐за технических формальностей, но оговаривала, что смягчающие обстоятельства, например отсутствие одежды, обуви или возможности обеспечить уход за ребенком, являются достаточным основанием для прекращения дела: «Речь идет о том, что директора предприятий во многих случаях, чрезвычайно формально, по-бюрократически подходят к разрешению вопроса об освобождении той или иной работницы от работы по ее заявлению. Между тем, в ряде случаев семейные обстоятельства работниц таковы, что требуют безусловного удовлетворения или же оказания серьезной помощи. Последствием такого формального отношения к заявлениям работниц, являются самовольные уходы. Органы прокуратуры, получая материалы на самовольно ушедших в подобных случаях работниц, отказывают в возбуждении уголовного преследования, что создает представление о безнаказанности самовольных уходов». Березовская винила не рабочих и прокуроров, а руководителей предприятий, отказывавшихся отпустить рабочих по уважительным причинам. Забота о больных родственниках и детях часто целиком лежала на женщинах, особенно если их мужья были на фронте, так что женщинам не оставалось ничего другого, кроме как уходить с работы, чтобы присматривать за ними. Сотрудники местной прокуратуры поступали правильно, не давая этим делам хода, но вместе с тем возникала опасность, что рабочие вообразят, будто могут сбегать с работы, не боясь уголовного преследования[931]. Березовская понимала, что прокуроры оказались в трудном положении: они должны были руководствоваться законами военного времени и одновременно принимать во внимание обстоятельства рабочих. Она предлагала руководителям предприятий тщательнее отбирать поводы для возбуждения уголовных дел.

На самом деле судебные органы по всей стране не вполне понимали, насколько строго следует придерживаться декабрьского указа 1941 года. В Поволжье военные трибуналы отклонили ряд дел, поступивших от оборонных заводов, когда обнаружили смягчающие обстоятельства. В одном случае рабочий завода № 204, производившего боеприпасы и расположенного в городе Котовске Тамбовской области, попросил разрешения сходить в свой колхоз за теплой одеждой и обувью. Бригадир не отпустил его, но рабочий все равно пошел. Хотя через неделю он вернулся на работу, руководство отдало его под суд за трудовое дезертирство. Трибунал закрыл дело. В другом случае группа рабочих на стройке три месяца не получала ни зарплаты, ни жилья, ни питания. Вместо хлеба руководство выдавало им муку. Когда рабочие бежали и местный прокурор возбудил против них дело, военный трибунал упрекнул прокуратуру в том, что она закрыла глаза на кошмарные условия, вынудившие рабочих к бегству[932]. Эти и подобные случаи показывали, что система тонет в хаосе противоречий, более того, парализована им. Следование букве закона, который трудно было исполнять, в сочетании с тяжелыми условиями, заставлявшими раз за разом нарушать его, ставили прокуроров и судей в невыгодное положение. Многие прекрасно сознавали наличие смягчающих обстоятельств и не хотели наказывать тех, на чьих плечах лежали все хозяйственные обязанности, чьи мужья