и, скорее, резким движением он поднял ее и пересадил на диван. И сразу же, не дав ей опомниться, мягко опустил на спину. Она пыталась приподняться, ей было неловко лежать навзничь, но Август уже пришпилил ее плечи своими ладонями, а губами пытался поцеловать ее губы, которые она по-прежнему несильно, но упорно отворачивала. Он стал покрывать поцелуями ее шею. И целовать уши. Она задышала горячей и чаще, грудь ее стала приподниматься, упираясь Августу в плечи. Ему очень нравилась упругость ее большой, спелой груди, которая к нему прижималась. Август уже больше ни о чем не думал, кроме как увидеть эту грудь, поцеловать, изласкать, вкусить и жадно всосать в губы сосок этой волнующей, толкающей его плоти.

Зацеловывая ее, он незаметно расстегнул на кофте маленькую пуговичку у самого горла. Он уже взялся за вторую, одновременно целуя ее приоткрывшуюся шею, как она остановила его руку. Ее пальцы были прохладны. Галина смотрела ему прямо в глаза. Горела люстра, он не мог сейчас встать и ее потушить. В каждом ремесле есть свои отвлекающие побочные неприятности. В соблазнении — свет!

— Вам неприятны мои поцелуи? — спросил великий провокатор.

— Наоборот, приятны.

Август расстегнул вторую пуговичку, и она сжала его руку сильней.

Женская логика уже в ближайшем будущем будет поражать Августа. Особенно когда они говорили «нет, нет», в безумии сжимая его тело и раздвигая ноги, обвивая ими его спину.

«Может быть, она еще девушка» — с ужасающим холодом подумал Август.

— Мы совершенно не знакомы.

— Вот я и хочу познакомиться, — проговорил тихо он. Она мягко и женственно улыбнулась. — Меня зовут Август.

— Не все сразу. Я только согласилась, чтобы вы меня поцеловали и исполнили свое желание. Я хочу сесть в кресло, опять.

О, как любил Август эти фразы «не все сразу», а постепенно, потом. Он дал ей сесть в кресло, чтобы через десять минут положить Галину на диван снова. Сказуемое скорее напоминало глагол «опрокинуть». Но суть не в лексике. А в чем тогда? В этот заход он расстегнул ее кофту чуть ниже (он был упорный мальчик и всегда добивался поставленной цели). И не дожидаясь возражений, возбужденно впился жадным поцелуем в верхушку ее груди. У Галины была роскошная высокая грудь, едва не выскакивающая из чашек лифчика. Она зашевелилась, но не так страстно и темпераментно, как извивались девушки от его поцелуев и как Август привык.

В самый подбородок Августу упирался верх ее лифчика и край шелковой комбинации. (Да, забывчивый читатель, поверите или нет, тогда все женщины носили комбинации! Рудимент, антиквариат прошлого века.) Он потянул все вниз и наконец лизнул языком ее сосок и, как безумный, стал его зацеловывать. Все больше и больше возбуждаясь от вида ее чудесной груди.

Целуя, он расстегнул кофту до конца, и, обцеловав страстно второй сосок, стал целовать ее живот, через тонкую комбинацию. Однако «соблазнителя» влекли уже бедра и ноги. Он стал сжимать правой рукой бедро и через юбку, как бы нечаянно, поглаживать ее лоно. Она сама не целовала Августа, но позволяла пока ему все, не хватая за руку.

Август был достаточно опытен и уже понимал, что самый главный рубеж, который выглядел, скорее, в виде узкого тоннеля, она без боя взять не даст. Да, будет бой! Если — не без войны. Он попробовал свой коронный прием — в сочетании с заботой:

— Ваша юбка может помяться…

На что она шепотом, тихо ответила:

— Тогда я сяду в кресло, чтобы она не помялась…

Больше Август решил с ней не говорить о превратностях материи, а только действовать. Он не надеялся, что сегодня, в первый же вечер, добьется чего-нибудь существенного, но в будущем он пришел к выводу, что никто, никогда, даже сами женщины не знают, когда они сдадутся, на чем, что их тронет, и они перестанут так рьяно защищать свой фронт. Как будто речь идет о жизни и смерти. Речь же совершенно идет о другом. Возможно, о продлении жизни… Но я зарассуждался.

…А сдаются они всегда, рано или поздно, не тебе, так другому, если уже допустили к ближним позициям и ближнему бою. Можно сказать — штыковому бою.

На юбке сбоку он нащупал молнию и бесшумно расстегнул ее. Юбка ослабла ровно настолько, чтобы пропустить его руку. Август уже гладил междуножье Галины, ее дельту и ласковую кожу ног поверх чулок. У нее действительно была потрясающе нежная кожа. Он удивился, не ощутив пояса, который носили в те времена все. За исключением, может, супермодниц — в Москве. Август еще не встречался с конструкцией чулка, где резинка верхушки держит его сама, — но идея ему очень понравилась. С поясами надо было долго возиться, если хозяйка оного не помогала.

Галина начала извиваться, и Август не понимал, было ли ей приятно, или она старается высвободиться от его руки, либо и то и другое вместе. Так продолжалось минут пятнадцать: объятия, движения, ускользание, ласки, полу-борьба. Юбка задралась вверх к талии, и Август вовсю зажимал ее бедра, попутно пытаясь решить проблему с ее трусиками, — как их снять. (И почему всегда так: мужчина должен добиваться, а женщина должна сопротивляться? А не наоборот! Нет ответа…) Но ее достаточно сильные молодые бедра, зажимание его руки — между и постоянное движение не давали Августу особой надежды на прорыв. Он попытался сжать ее устье через трусики, когда она вырвалась и сказала:

— Я сейчас приду.

Хозяин понял, что она наконец обиделась на его негостеприимство и пошла одеваться и поправлять прическу. Август был чересчур перевозбужден и огорчен. Туалет и ванная находились на другом конце коридора, и он не слышал, что там происходит.

Каково же было его удивление, когда он увидел вернувшуюся Галину в кофте, из-под которой виднелась комбинация, но без юбки и чулок. Его глаза округлились и расширились. Это был великолепный сюрприз.

— Я подумала, что вы правы: юбка действительно помялась…

Она села рядом и дала обнять себя без взаимных объятий. Август почувствовал запах свежей воды. Но тогда еще в его голове не мелькало: зачем женщина подмывается? Он этого не знал.