— Ну, я подумала, что нашему сексу можно придать немножко значения, — язвлю, а у самой коленки подрагивают.

— Хм, — наигранно задумывается. — Немножко значения… Ну… — тянет. — Ладно, — произносит так, будто делает мне одолжение. — Так уж и быть, давай придадим нашему сексу немножко значения, — серьезно кивает.

Опять стукаю его.

— Хватит издеваться надо мной, Соболев. Тебе смешно, а мне нет! Да, я сказала, что наш секс ничего не значит, но и ты говорил, что я тебе не нужна! А если я тебе не нужна, то зачем ты со мной спишь? Зачем это все? Я ведь тебе не нужна!

Меня прорвало. Вываливаю на Соболева все претензии, пока он не затыкает мне рот поцелуем. Властно вжимается в мои губы, сминает их, подчиняет себе. А у меня сердце замирает, когда вкус Димы попадает на рецепторы. Одновременно хочется стонать от удовольствия и плакать от обиды.

Дима троллит меня, ему смешно! А мне нет!

— Дурочка, — отрывается от губ и шепчет. — Неужели ты еще не поняла, как много значишь для меня? Всегда значила.

Дыхание перехватывает. Гляжу на Диму во все глаза и не верю услышанному. Он снова шутит? Или теперь серьезно?

— Любимая, — целует меня в висок. — Любимая. Самая любимая.

Замерла и не шевелюсь. Дима продолжает покрывать мое лицо невесомыми поцелуями. До бабочек и мурашек.

То, что я сейчас испытываю, — это те самые пресловутые мурашки по коже и бабочки в животе.

— Я тебя больше не отпущу, — продолжает шептать. — Слышишь? Никогда больше не отпущу.

Хватаюсь за Диму сильнее, иначе рухну из-за вмиг ослабевших ног. Он уже целует мою шею. Не страстно, как по ночам, а нежно, осторожно, бережно. Доходит до сгиба с плечом, останавливается и глубоко втягивает воздух.

— Мне снился твой запах в армии. Просыпался и сдохнуть хотелось от осознания, что ты выбрала не меня.

— Это была самая большая ошибка в моей жизни, — хрипло произношу.

— Больше не будет ошибок. Больше мы не расстанемся.

Дима соприкасается с моим лбом.

— Я так старался тебя разлюбить. Для этого и подписал контракт на Сирию. Думал, там получится. Война, пули… Некогда думать о любви.

— Получилось? — спрашиваю, испытывая ледяной ужас от грядущего ответа.

Отрицательно качает головой.

— Получилось только обмануть самого себя. Но разлюбить? Нет. И никогда не получится.

Слегка отстраняю свинцовую шею назад, чтобы заглянуть Диме в глаза. Это все как будто не со мной происходит, как будто не мне это Дима говорит. Может, мне снится?

— Соня, я люблю тебя с тех пор, как увидел в самый первый раз. Мне было шестнадцать лет, я пришел на олимпиаду по информатике и ждал в холле первого этажа, когда она начнётся. А потом увидел тебя — девочку, похожую на Белоснежку.

Завороженно слушаю, приоткрыв рот. Я знаю эту историю, она всегда казалась мне невероятной.

— А потом я узнал, что ты дочь судьи по делу моего брата, — продолжает. — Тебе стала грозить опасность от некоторых фигурантов, и я перевёлся в твою школу, чтобы ты была под моим присмотром. Я должен был ненавидеть тебя, зная, кто твой отец, но я не мог. Я любил тебя.

А вот об этом я уже не знала. Хотя мысленно задавалась вопросом, как так вышло, что Дима случайно перешел в нашу школу. Подозревала, что все-таки не случайно.

— Папа рассказал мне перед смертью, что предлагал тебе условный срок для брата в обмен на расставание со мной.

Кивает.

— А ты сделал мне предложение замуж. Почему? Почему выбирая между братом и мной, ты выбрал меня? Ведь он твой брат, он твоя семья.

Я хочу услышать от Димы ответ на этот вопрос. Я, выбирая между ним и семьей, выбрала семью, какой бы она у меня ни была. Но почему Дима не принял аналогичное решение? Почему он выбрал меня, а не брата?

— Потому что я хотел семью с тобой.

Этот ответ поражает меня, словно молния.

— Я хотел создать семью с тобой, — повторяет. — Но когда понял, что ты этого не хочешь, что тебе семья со мной не нужна, что ты хочешь остаться в своей семье, со своими родителями… Прости, но я скажу это — с отцом-взяточником и с матерью-самодуркой — вот в тот момент я и был убит. Не в армии, как тебе сказала Олеся, а там, в парке, где ты выбрала не меня, а их.

Мои глаза наливаются слезами, размывая лицо Димы, а он продолжает:

— Сейчас, спустя время, понимаю, что надо было еще раз с тобой поговорить. Может быть, не так обрушивать на тебя предложение. Может быть, выждать паузу, взять перерыв в отношениях, пока бы все не остыли. А потом купить кольцо и сто одну розу, встать на колено… Я не знаю, как надо было поступить, Сонь, чтобы мы не потеряли семь лет, чтобы наш сын рос с нами. Но мы встретились снова, совершенно случайно. И больше не будет тех ошибок.

Дима снова прижимает меня к своей груди. Теперь чтобы утешить от слез. Всхлипываю ему в футболку.

— Ну что ты, не плачь. Вот уж сейчас точно нет для этого поводов. Мы вместе, все хорошо.

— Дима, — снова поднимаю на него лицо. — Я тоже тебя люблю. Всегда любила.

— Я знаю, — гладит по щеке, вытирая слезинки. — Я знаю.

— Откуда ты знаешь, что я тебя люблю, если я не говорила об этом?

А если быть точнее, то тогда в квартире Игоря я и вовсе орала, что ненавижу Диму.

Соболев самодовольно ухмыляется.

— Разве ты бы носила его столько лет, если бы разлюбила меня? — касается кулона на моей шее. Того самого, который он мне и подарил в Питере на восемнадцатый день рождения. Со знаком бесконечности и гравировкой: «Моя любовь к тебе бесконечна».

Падаю лбом Диме обратно на грудь и смеюсь сквозь слезы.

— Конспиратор из тебя так себе, Белоснежка.

Глава 67.

На следующий день утром Дима отвозит нас с Владом в Москву. Уезжая, я замечаю тоску в глазах ребенка: в том, как он смотрит на Чарльза и на гараж с компьютером своей мечты. Это вызывает у меня улыбку. Влад не сможет долго противиться Диме,