двумя солдатами в покои к благочестивой Кримхильде.

Старуху все бросили. Видно, как уехала Анхен, так и весь порядок в приюте рухнул. Та, о ком еще вчера говорили с придыханием, сейчас валялась на полу рядом с кроватью, чепец закрывал лицо, а рубаха ее была мокра.

Она не спала, тяжело дышала и смотрела на пришедших мужчин с ненавистью. Лицо ее страшное лицо кавалер узнал сразу, это она являлась к нему ночью. Волков склонился к ней:

– Я же говорил тебе, что приду за тобой. Говорил?

Старуха захрипела. Кавалер засмеялся и приказал:

– На перину ее положите и несите в столовую ко всем.

Старуху приволокли к рыдающим от страха бабам, бросили ее на стол. Тут пришел солдат и сообщил:

– Ваш человек уже в подвале, свечей и ламп у него в достатке, вас зовет.

Лестница в десять ступеней, низкий потолок, горы тряпья, а в середине Михель Кнофф и Фриц Ламме с лампами.

– Ну, – говорил кавалер, спускаясь вниз, – что тут?

– Кажется, экселенц, вы будете довольны.

Волков подошел и понял, что имел в виду Сыч. Перед ним стоял огромный кованый сундук.

– А ключи?

– Ключи были у благочестивой, – отвечал привратник. – Завсегда при ней.

– Такой сундук не сломать, – сказал Сыч, – нужно наверх тащить.

У сундука четыре ручки; четверо самых крепких солдат взялись за них и едва оторвали сундук от пола. Пришлось тащить волоком, а тряпье мешало. Необходимо было расчистить путь до лестницы, разбросать по сторонам эти кучи. Волков заметил, как один из солдат нашел вещь, которая ему, видно, приглянулась, и в свете лампы разглядывал ее вместо того, чтобы тащить сундук. Кавалер вырвал вещь из рук солдата, и тот сразу занялся делом, а Волков хотел было откинуть тряпку, да удивился, это оказался бархат, еще и мехом отороченный. Кавалер подошел к привратнику, который стоял в сторонке с подсвечником, и спросил у него:

– А что это за тряпье тут кругом?

– Одежа убиенных, – ответил тот.

– Что? Какая одежа? – не понял Волков.

– Убиенных, – не моргнув глазом повторил привратник.

Никто не прислушивался к их разговору: солдаты и Сыч были заняты сундуком, они нашли ломы и веревки и уже втягивали неподъемный сундук на крутую лестницу.

– Убиенных? Каких еще убиенных? – не понимал Волков.

– Купчишек.

– Купчишек?

– Ага, их, бедолаг, – в голосе привратника слышалось некое сожаление.

У Волкова даже вопросы пропали, нечего ему спросить было. Смотрел он в тупые, безвинно-коровьи глаза Михеля Кноффа и не находил слов, хотя за ними никогда в карман не лез.

Сундук приволокли с большими усилиями к нему в покои, открыть его оказалось непросто: петли внутренние, два замка. Старуху, баб и привратника Брюнхвальд повез в тюрьму. Коров и лошадей, что были в приюте, привели на двор гостиницы.

Волков зверски хотел есть, сел за стол, а перед ним, откинув ковер, чтоб не замарать, два кузнеца пытались открыть сундук. Покопались, ушли, обещали вернуться. Кавалер очень хотел заняться допросами, тем более что барон фон Виттернауф уже присылал человека с вопросом. Знать он хотел, когда они пойдут допрашивать ведьму Рутт насчет искомого. Волков говорил, что скоро, но о какой там ведьме может идти речь, когда перед тобой такое богатство. Он не доел еще, когда вернулись кузнецы. Что-то поковыряв, подпилив и снова поковыряв, они заулыбались и, чем-то щелкнув в сундуке, сказали:

– Сделано, господин.

Хотели поднять крышку, но Волков крикнул:

– Нет, не надо. Сколько вы хотите за работу?

– Работа сия знаний требовала и умений, – говорили кузнецы. – Думаем, что достойно будет полтора талера. А мы вам еще и ключи к нему сделаем.

Кавалер без разговоров кинул на скатерть три талера.

Кузнецы кланялись, забрали деньги и ушли. Сыч, монах и Ёган полагали, что Волков встанет и пойдет к сундуку смотреть, что там, но он неспешно ел тонко нарезанный острый старый сыр, допивал каплю вина из стакана и раздражал своих людей непонятным бездействием. Хорошо, что скоро вернулся Брюнхвальд. И тогда Волков попросил:

– Ротмистр, окажите любезность, посмотрите, что там в сундуке?

– А вы еще не глядели? – удивился Брюнхвальд. – Что ж, – он открыл тяжелую крышку.

Все: и Ёган, и Сыч, и монах – через его плечи заглянули внутрь, и по их лицам кавалер понял, что там именно то, о чем он думал.

– Тут хватит, чтобы собрать хорошую баталию, кавалер, – произнес Брюнхвальд. – И начать с кем-нибудь войну.

– Возьмите своим людям довольствие на два месяца, Карл, – произнес Волков без всякого пафоса, чуть подумал и добавил: – Возьмите двойное довольствие. Работы будет много.

– О, мои люди теперь доппельзольднеры. Порадую их. – Ротмистр тут же встал на колено возле сундука и принялся отсчитывать из него деньги.

– И себе возьмите сверх вашей офицерской порции.

Брюнхвальд остановился и уставился на кавалера удивленно:

– Сколько же мне взять?

– А сколько вам нужно?

– Много, – заявил ротмистр смело, – сто монет.

– Берите двести, – говорил кавалер, даже не взглянув на ротмистра. – И садитесь есть, у нас еще много дел.

Быстро отсчитав монеты, Карл Брюнхвальд сложил их в тряпку, связал ее узелком и, возбужденный, сел за стол. Начал брать себе еду, класть в тарелку, но есть не мог, то и дело поглядывал на узелок с серебром и наконец заговорил, забыв поблагодарить от свалившегося счастья:

– Думаете, это они так оставят?

– Что? – не понял Волков.

– Думаете, они оставят вам эти богатства?

Кавалер поглядел на ротмистра чуть озадаченно.

– По всему городу уже идет слух, что вы приволокли огромный сундук и что у бургомистра еще один отобрали.

– Да, да… И что вы предлагаете? Забрать серебро и уехать?

– Такое мог бы один вор предложить другому, – чуть заносчиво произнес Брюнхвальд.

– Так о чем вы тогда? – насторожился Волков.

– В четырех часах пути пешего отряда, отсюда на восток, стоит большое село, – начал ротмистр.

– И?

– Я там встал на привал поесть немного, люди уже еле шли, и там же стоял отряд. Человек сто двадцать. Без гроша, ругались за фураж для обозных лошадей с местными мужиками. Я поговорил с их офицером, его звали Бертье.

– Он из-за реки, с запада?

– Да, но он истинно верующий человек, сказал, что денег у них совсем нет и они ждут, что император или герцог с наступлением весны начнет собирать людей для новой кампании. Я дал ему два талера, и он мне повторял «спасибо», пока я не ушел оттуда.

– И что, хороши те люди? – спросил Волков.

– Кавалеристов среди них не видел, – вспоминал ротмистр, – тридцать человек, неплохи, добрые стеганки и доспех неплох – справные мужи, такие, как у меня, остальные хуже и вовсе не сброд.