По многим признакам судя, он был субъективно честным исследователем. Да и упреки нынешних платных марксистских агентов, вроде авторов предисловия к его биографической книге о Марксе, касаются больше не фактов, сообщаемых Мерингом, а его истолкования этих фактов.

Мы также берем на себя смелость толковать сообщаемые Мерингом факты по-своему, но сами факты (кроме, может быть, расписки Фогта в бумагах Тюильри, таинственно выплывшей в 1871 г. при разгроме и поджоге дворца) мы сомнению, как правило, не подвергаем.

В чем не следуем мы примеру наших соотечественников, так это в том, чтобы упрекать Меринга в ошибках. Не следовало бы делать этого и нашим товарищам, называющим «ошибками» все те суждения историка, которые не укладываются в канонизированную ныне, стилизованную под евангелие о спасителе легенду о Карле Марксе.

Здесь уместно сообщить и про то, что и в свое время книга Меринга о Марксе вызвала резкое недовольство К. Каутского, что заставило автора в предисловии иронически заметить, что он, по-видимому, «недостаточно расшаркивался перед официальной партийной легендой», и поставить свое исследование примером «в назидание и на пользу более молодым работникам в этой области, которым пора привить полное равнодушие к припадкам попов марксистского прихода»[210].

Блажен Франц Меринг – не пришлось ему испытать на себе внимание полиции марксистского околотка!

Данное отступление делаем мы затем, чтобы лучше пояснить наш прием в изложении материала данной главы.

Все, что касается истории рабочего движения, затрагивается нами лишь в той мере, в какой это требуется для раскрытия нашей темы. Не приводя каждый раз ссылок, сообщаем, что следуем мы изложению Меринга в главах 11, 12 и 15 его книги о Марксе, где интересующиеся читатели могут найти более подробное изложение фактов о перипетиях борьбы в рабочем движении. Разумеется, за нашу интерпретацию фактов Меринг ответственности не несет, как и за наш отбор эпистолярного материала и тем более за наши расхождения с многоуважаемым Издателем «Сочинений», скрупулезно выдерживающим в своих комментариях и справках схему ортодоксальной марксологической мифологии.

* * *

При всем недовольстве своем поведением Либкнехта, который все время что-то делал не так, как хотелось Марксу и Энгельсу, они продолжали ставить на него в той сложной игре, которая велась внутри и вокруг немецкого рабочего движения, приберегая запасные «фишки» для Швейцера.

В письмах к Либкнехту Маркс и Энгельс вели себя дипломатично, оставляя изъявления недовольства (как и объяснение своих мотивов) для взаимной переписки. Маркс и Энгельс еще целый ряд лет надеялись на распад и ликвидацию лассальянского ВГРС – с тем чтобы рабочее движение Германии как можно скорее взметнуло в едином порыве знамя Маркса. Сразу скажем, что дожить до этого Марксу не довелось.

Меринг неохотно и эвфемистически констатирует, что Маркс и Энгельс «не безнаказанно витали в облаках. Они обозревали события со своего интернационального сторожевого поста, и это мешало им проникнуть вглубь жизни отдельных наций. Даже их восторженные поклонники во Франции и в Англии признавали, что они не вникли до конца в условия английской и французской жизни. И с Германией, с тех пор как они покинули свою родину, им также никогда не удалось установить по-настоящему тесную связь. Даже в области непосредственных партийных вопросов их суждения постоянно затемнялись непреодолимым недоверием к Лассалю и ко всему, что было связано с его именем»[211].

То, в чем видел Меринг необъяснимую идиосинкразию, становится вполне объяснимым при перемене точки зрения относительно генеральной линии жизни Карла Маркса – его всеподчиняющей жизненной установки.

Становится понятно, что, какие бы победы ни достигались рабочим классом, все это было неправильно, все это шло ему во вред, если делалось именем Лассаля. И наоборот, сколько бы ошибок или сомнительных акций ни допускал В. Либкнехт, он оставался нашим – важно было лишь вовремя обезопасить себя от ответственности за совершенные «Вильгельмчиком» глупости, оставив возможность утилизовать его реальные достижения.

Всеобщий германский рабочий союз был наиболее массовой и наиболее сплоченной рабочей партией Германии в 60-е и 70-е годы. Но он не выбрал Маркса своим президентом, и потому он был «сектой» и должен был быть разрушен любыми способами – разжиганием интриг внутри него, ложными обвинениями в адрес его лидеров, созданием конкурирующих партий, вплоть до провокации полицейских репрессий.

В связи с последним небесполезно привести еще одну, хотя и к другим условиям относящуюся, иллюстрацию. В январе 1868 г. Маркс пишет неизменному Фреду:

Французское правительство возбудило дело против парижского комитета Международного Товарищества рабочих (как société illicite (незаконного общества)). Я очень доволен, так как сие помешало этим ослам продолжать обсуждение своей программы, уже готовой у них для конгресса 1868 года (32/15).

Речь о предстоявшем вскоре Брюссельском конгрессе Интернационала, для которого французские прудонисты готовили свою программу. На конгрессе том, который мы вскоре вспомним по иному поводу, Марксово лобби оставило «этих ослов» в меньшинстве по аграрному вопросу – как видно, не без помощи Луи Бонапарта.

Точно таким же образом, когда лейпцигская полиция распустила ВГРС (сентябрь 1868 г.), Маркс и Энгельс, потирая руки, фигурально говоря, поздравляли друг друга с этим событием (32/129, 130), причем Энгельс изрек следующую (очевидно, за пределы Мерингова понимания выходящую) тираду:

Хорошо и то, что правительство, после того как оно убедилось, что не может использовать рабочих против буржуазии, начало сильно травить их. В какую-нибудь форму это несомненно выльется (32/13).

Стало быть: чем хуже, тем лучше. Чем хуже для легальных рабочих организаций, тем лучше для вождей пролетариата Маркса и Энгельса.

В указанном свете лучше всего обнажаются и скрытые пружины игры Маркса со Швейцером. Иоганн Баптист Швейцер (1833–1875) в 1867 г. возглавил ВГРС[212]. Как видно, это был хороший организатор, умелый политик, сильная натура и человек, безусловно преданный рабочему движению.

Умело используя правовые особенности германского федерализма, Швейцер через три недели после роспуска ВГРС полицией Лейпцига восстановил эту организацию в Берлине, нечаянно отравив преждевременную радость Маркса и Энгельса. Швейцер определенно уважал Маркса как теоретика и признавал его авторитет идеолога рабочего движения. Поэтому он неоднократно делал попытки наладить с ним сотрудничество. Не мог же он знать, куда идут личные амбиции Карла Маркса, как не мог знать и о постоянном патронаже Маркса над враждебным ему, Швейцеру, Либкнехтом.

И меньше всего мог догадываться Швейцер, какие козни и интриги вменяли ему Маркс и Энгельс, обмениваясь мнениями о его поведении и его письмах к Марксу. Читая этот обмен мнениями по почте (32/68), даешься диву, в какой мере Маркс и Энгельс были далеки от представления, что среди активистов рабочего движения могут быть и честные люди, более озабоченные его единством и сплоченностью, нежели своими амбициями.

Швейцеру, который имел сильные позиции в руководстве ВГРС, по-видимому, ничего не стоило бы встать в непримиримую позу –