Стул полетел в сторону. Через мгновение Лола оказалась в его объятиях. Одна секунда. Одна жизнь. Две секунды. Две жизни. Вечность.

Бертран взял ее лицо в ладони: «Хочу начать жить вместе с тобой немедленно…» Лола закрыла ему рот поцелуем, положила его руки себе на плечи, обняла за талию. Это Настоящее – правда, оно живое, теплое, единственное в своем роде и наше. Двери открылись и закрылись – они не разняли объятий. Вот он, наш шанс. Машина родителей уехала.

Бертран и Лола прошли десять метров по коридору с бледно-зелеными стенами, увидели свое отражение в зеркале, улыбнулись. Поднялись по лестнице в его комнату. Солнце приветствовало их через открытое окно. Лола коснулась стены, повернулась к Бертрану:

– Ты был прав, это почти тот же голубой.

Он не шелохнулся. Его постель была в полном беспорядке, на столе лежала куча фотографий. Лола подошла, пересмотрела все, одну за другой. Бертран наблюдал за ней, потом вдруг схватил с тумбочки фотоаппарат и щелкнул ее. Тысячу раз. Здесь, в моей комнате.

– Посмотри на меня.

Она подняла глаза, «раскрылась», и ему хватило одного кадра.

– Я люблю тебя, Бертран.

Она впервые произнесла эти четыре слова вслух, глядя ему в глаза. Он положил фотоаппарат, тихонько вынул фотографию из пальцев Лолы. Она расстегнула пуговицы на его рубашке. Он развязал поясок ее платья. Они смотрели друг на друга, чтобы навсегда запомнить каждую, даже самую короткую, секунду общей жизни. Их пальцы сплетались, ласкались, устремлялись навстречу друг другу, взлетали, танцевали, застывали в ожидании, разбегались и снова сходились, чтобы больше не разъединяться.

Они стирали время, обещали залечить раны. Лола погладила его изуродованную спину. Он провел пальцем по шраму на ее животе.

– Ленни и Мария, – объяснила она. – В этом месяце им исполнится полтора года.

– Какого числа?

– Они родились 15 января.

– Как и хотел доктор Конрад.

– Да.

Не отпускать ее взгляд. Бертран улыбнулся и произнес бесцветным голосом:

– Дафна на днях летела с одной из твоих подруг…

– Знаю, с Наташей.

– …Мы переспали в Африке. Она ждет от меня ребенка, потому что…

– Плевать.

Бертран оттолкнул ее ладонь. Выпрямился. Напряжение готово было прорваться в любой момент.

– Выслушай меня, Лола. Я чувствовал себя потерянным. – Он судорожно вздохнул. – Лежал на больничной койке в Хартуме и ничего не помнил. Открытка, которую я так и не смог тебе послать, была со мной. Я хотел продолжить жизнь с того места, где ее остановили. – Бертран передохнул, объяснил, что военные провели расследование. – Потом я отправил ее на твой первый адрес, а 12 января решил зайти на сайт Bayercom… Нужно было с чего-то начинать. Дядя Дафны помог, пригласил нас на остров. Она была на Занзибаре, приехала меня навестить, и в этот первый раз я струсил: спросил не о тебе, а как дела на улице Эктор. Между нами ничего не было, все случилось, когда группа перебралась на наш остров – занзибарский песок оказался слишком белым.

– Я видела фотографии в ELLE.

– Она пришла ночью, на пляж, – холодным тоном продолжил Бертран. – Я знал, что открытка доставлена по адресу, но ты не откликнулась. Я все время думал о Франке, боялся его. И тебя. Хотел быть на высоте, зарабатывать деньги, чувствовать себя свободным, выждать… Плохо соображал. Не уверен, что сегодня рассуждаю достаточно логично, у меня каждые два месяца появляется новая идея, не всегда удачная. Я… Только фотографии получаются хорошо, с остальным я лажаю.

– Нет! Ты говоришь ужасные глупости, Бертран. – Лола взяла его за руку. – Благодаря тебе я теперь могу починить дверную ручку. И сумею научить Ленни и Марию.

Она улыбается. Она понимает. Она ему поможет. Лола способна сказать то единственное, от чего мне становится хорошо. Он поцеловал ее руку.

– Я это сделаю.

Ее взгляд обезоруживал.

– Хочу увидеть Марию и Ленни, потом пойдем ужинать. На террасе. Под звездным небом. На берегу Марны.

– Тут недалеко, через несколько улиц, есть чудный ресторанчик. Мне всегда хотелось там посидеть.

Бертран поцеловал ее в плечо, наклонился и взял блокнот.

– Продиктуй мне свой адрес.

– Нуазьель, Турнонская дорога, 87. 06……………………

Бертран объяснил, что теперь записывает все в двух, а то и в трех местах, чтобы не потерялось.

– Напиши мне на листке твою почту и номер телефона, – попросила Лола.

– [email protected]

– Я пробовала «photos, photographies, photographe… b.roy, bertrandroy, roy.bertrand…»

Он отбросил ручку, листок и блокнот.

– Поцелуй меня, Лола. Скорее.

Долгим-предолгим поцелуем Бертран коснулся ее волос. Ему нравилась эта длина.

– Я часто думал, отрастишь ты их или нет. Я искал тебя на улицах. Повсюду. Даже в Патагонии.

– Номера GEO про Сибирь и Африку лежат у меня на тумбочке. Я каждый вечер рассматриваю твои фотографии, дети тоже их видели. Но я… – Лола улыбнулась, – …еще не прочла тексты.

– В Исландии я видел одно кольцо – простое, с вулканическим камнем. Три вечера стоял перед витриной, на четвертый вошел, но в последний момент передумал – из суеверия.

– В ноябре я начала вязать тебе черный жакет. По одному ряду за вечер. Иногда пропускала, но три четверти работы сделала.

Бертран взял левую руку Лолы. Без обручального кольца. Она погладила его похудевшие, сухие пальцы. Заметила отсутствие старинного перстня, но ничего не спросила. Сказала:

– Я бы узнала их с закрытыми глазами.

– Я думал, он простит и ты останешься с ним.

Она не отвела взгляд, даже не моргнула.

– Мне нужно знать, Лола!

И она коротко пересказала ему события последних месяцев. Описала свои тревоги, ложь, страхи.

– В рождественское утро я решила: нужно расстаться с Франком, чтобы освободить тебя. К этому моменту ты уже сбежал, но я узнала только вечером. Да тут еще умерла бабушка Франка. Он вернулся в Безансон, один. 9 января я позвонила и призналась, что люблю другого мужчину. Он догадался, что это ты. Потребовал развода. Мы увиделись только в конце апреля, в Париже. Сейчас все непросто.

Бертран дернул себя за волосы. Идеи у него бывали завиральные, но считал он хорошо. Все… это… потерянное… время… Лола призналась, что часто думала о Дафне.

– Меня не удивляет, что она так поступила. Ну и ладно, у нас будет трое детей.