Wilno, 1913. S. 67–72, 72–78, 93–94, 110–112, 237–239.

№ 4. Ядвига Остроменцкая — Мемуары с 1862 по 1911 год

Ядвига Остроменцкая, дочь Виталиса и Казимиры Остроменцких, будучи годовалым ребенком, она покинула Гродненщину и в 1864 году оказалась в Томске, где ее отец находился в ссылке. Казимира решила присоединиться к мужу вместе с тремя дочерями: Марией, Габриэллой и самой младшей Ядвигой. После 10 лет ссылки Виталис получил разрешение переехать из Томска, где умерла жена, в Казань. Там Ядвига окончила гимназию и отдалась педагогической работе. В Казани она решила установить контакт с Элизой Оржешковой, которая знала ее отца. Близкие отношения, не только письменные, сохранялись до конца жизни Э. Оржешковой (1910). В 1893 году Ядвига учила детей в польской семье в Лондоне. После краткого пребывания там она заняла должность учительницы в одном из имений в Августовском уезде, что позволило завязать личные контакты с Элизой Оржешковой. В 1902–1935 годах была учительницей в женской школе в Варшаве. Умерла после отъезда из Варшавы в декабре 1944 года или в январе 1945 года. Воспоминания были созданы скорее всего в начале 40-х гг. XX в.

1

Перед ссыльными, которые оказались на сибирской земле лишенными имущества, стоял прежде всего вопрос о приобретении средств к существованию. Они брались за разные работы. Некоторые получали денежное пособие с родины. Отец, управляющий по профессии[402], не мог найти подходящего занятия. Вопрос решила наша мать, чей высокий интеллект, образование и основательное знание французского и немецкого языков проложили путь к учительской профессии. Этому весьма благоприятствовали местные условия. Томск, далекий от крупных образовательных центров, обладал слишком малым количеством образованных людей. Поэтому каждого человека, имеющего образование, пусть и заклейменного как «политического преступника», встречали доброжелательно. Достаточно сказать, что томский вице-губернатор Фризлер[403] после разговора на французском языке с г[оспожой] Эльжбетой Табеньской[404]предложил ей место учительницы для своих детей, которого она не приняла, опасаясь завязывать отношения с русским сановником. Наша мать после некоторых усилий получила предложение принять преподавание французского языка в восьми классах женской гимназии, которое с большим успехом вела на протяжении целого ряда лет, пользуясь привязанностью учениц и уважением сослуживцев и сослуживиц.

2

Толпы изгнанников, которые на чужбине старались жить, думая о родине и поддерживая друг друга как материально, так и морально, старательно охранялись местными властями. Некоторое время подозревали поляков в связях с русскими революционерами, устраивали массовые обыски и аресты. Господин Антоний Прушиньский[405] несколько месяцев просидел в тюрьме, так как в его квартире нашли кресло, на спинке которого был высечен орел, а также трость с ручкой, изображающей голову орла. В церкви во время богослужения бывал настоящий полицейский, и немало страха я нагнала на собравшихся в одно из воскресений соотечественников, когда, как 4-летний карапуз, утомленная проповедью, которой, конечно, не понимала, встала на скамейку и во весь голос запела: Еще Польша не погибла! Бдительность полиции особенно усиливалась во время приездов в Томск великих князей. Во время пребывания великого князя Владимира[406], сына Александра II, произошел следующий случай. Перед ратушей, где проходил банкет, собралась толпа томичей, на призывы которой великий князь появился на балконе. В этот момент какой-то нетрезвый человек выстрелил на ура из револьвера, его тут же обездвижил стоявший рядом сосед. Дело было быстро урегулировано, но им воспользовались люди со злым умыслом. Услышав выстрел, кто-то в толпе крикнул: «Поляк стреляет». Помню, как к нам ввалился г[осподин] Микутович с криком: «Гасите свет, закрывайте ставни», так как боялись, что толпа, настроенная патриотически, бросится на квартиры поляков. После этого случая, когда великий князь узнал об обездвиживании предполагаемого террориста, он должен был сказать: «Скажу папеньке, что у меня есть свой Комиссаров». Как известно, некий Комиссаров[407] защитил Александра II от покушения Караказова.

Ostromęcka J. Pamiętnik z lat 1862–1911, oprać. A. Brus.

Warszawa, 2004. S. 53–54, 65–66.

№ 5. Зыгмунт Велгорский — Воспоминания об изгнании 1865–1874 гг. графа Зыгмунта Кердея

Граф Зыгмунт Кердей, автор воспоминаний о ссылке 1865–1874 годов, изданных в Познани в 1875 году, — на самом деле Зыгмунт Велгорский (1840–1881), принадлежащий гербу Кердей. К сожалению, мы не знаем, какую роль он сыграл в восстании. Известно лишь, что в ссылку он отправился из X павильона Варшавской цитадели. Автор, однако, не помнит дату выхода из тюрьмы и дату прибытия в Сольвычегодск Архангельской губернии, насчитывающий, как говорит автор, 800 жителей. По его словам, там в ссылке оказались 23 участника Январского восстания. В 1872 году автор воспоминаний был переведен в Устюг и через год пребывания там вернулся в Варшаву. В 1876 году в Познани в его переводе появились «Мертвые души» Николая Гоголя.

В своих воспоминаниях, поделенных на 28 частей, он, прежде всего, описывал занятия, обычаи и нравы жителей Архангельской губернии. Тринадцатую часть озаглавил: «Каким взглядом на нас смотрели москали?»

1

Русское общество принимало нас хорошо, в особенности наиболее респектабельные люди и женщины были к нам очень добры. Они не любили поляков в целом за то, что они бунтуют, как они говорили, против царя и России, но это не сказывалось на их чувствах к отдельным людям. Молодежь была к нам явно не благожелательна, не по каким-то политическим причинам, а потому что наше превосходство проявлялось на каждом шагу. Не желание возвысить себя и своих диктует мне эти слова, но очевидно, что им было трудно конкурировать с нами, которые заканчивали университеты или высшие научные учреждения и владели обычаями цивилизованного мира, когда они прошли всего три или четыре класса уездной школы и не выезжали дальше, чем в Вологду[408]. Они завидовали нам, еще скажу, ненавидели нас; но они тянулись к нам всеми силами и хотели обязательно вступить с нами в знакомство, конечно, никогда до этого не доходили. Их всегда очень вежливо принимали, когда они приходили в гости, но, если у нас было какое-либо веселье или собрание, мы их всегда исключали. Мы жили в очень хороших отношениях с москалями, но в конфиденциальных — никогда. В более поздние времена будут, правда, исключения, однако, очень редкие.

Что особенно раздражало недружелюбные к нам чувства этой молодежи, так это потеря всякого успеха у женщин. До нашего приезда в Сольвычегодск они считались чем-то, но с нашим приездом звезда их заметно поблекла, нам суждено было занять их места. Я моту поручиться, что мы этого не добивались, но это пришло само собой.

Тамошние дамы, за исключением