И опять-таки, увидеть Артура Ремлингера днем мне не удалось, что было в тех обстоятельствах событием примечательным. Вот двоих американцев я видел: они поглощали ленч в столовой, где толклись охотники, обсуждавшие подробности утренней вылазки. Я сбегал по двум их поручениям — в аптеку, за пузырьком «мертиолата», и на почту, за марками для отправляемых в Америку почтовых открыток. Американцы, не замечая ни меня, ни кого другого, что-то жарко обсуждали. Смешно, вообще-то говоря, провести едва ли не целый день, разговаривая у всех на виду, между тем как о них было известно столь многое: их намерения; история с убийством; то, что Ремлингер знает, кто они, и, возможно, сидит у себя наверху, пытаясь придумать, как ему с ними поступить; то, что они привезли с собой пистолеты, которые, возможно, уже решили использовать. Первые подступы к чему-то очень дурному могут выглядеть смехотворно, говорил Чарли, а могут казаться несерьезными и не стоящими внимания. И это следует знать, потому что тогда ты понимаешь: источник многих бед находится в двух шагах от обыденного и привычного.

Чтобы привлечь к себе внимание американцев, — а мне все еще верилось, что разговор с ними станет для меня своего рода приключением, — я спросил у сидевших за соседним с их столиком охотников (с которыми познакомился утром), как им понравилась сегодняшняя охота. Я не стал бы спрашивать об этом, если бы не надеялся, что американцы, услышав мой американский выговор (как я полагал, у меня имевшийся), обратятся ко мне. Однако ни один из них по сторонам не оглянулся и разговора не прервал. Я услышал слова энергичного, черноволосого Кросли, который, по-видимому, относился к происходившему с большей, чем округлый, лысый Джеппс, серьезностью: «Наверняка ничего не известно. Все, что у нас есть, — долбаные домыслы». И решил: наверное, они обсуждают, что делать дальше, и никак не могут прийти к согласию. Однако настоящее значение сказанного Кросли осталось для меня темным, показаться подслушивающим их разговор — хоть я и подслушивал — мне не хотелось, и потому я покинул бар и поднялся к себе, поспать.

— Я привезла тебе ту книгу.

Флоренс стояла у моей двери в сумрачном коридоре, на другом конце которого находился вход в жилище Ремлингера. Я спал, стук испугал меня, и я открыл дверь, так и оставшись в одних трусах. И мгновенно решил, что ко мне она как раз от Ремлингера и пришла.

— В ней есть карты, — сказала она. — Помнишь, мы говорили об этом. Ну вот…

Флоренс опустила взгляд на увесистую книгу, вложила ее мне в руки и улыбнулась.

Коридор за ее спиной освещался единственной голой лампочкой. До сих пор в мою дверь стучался только Чарли Квотерс — чтобы поднять меня с утра пораньше. Ему я, не одевшись, не открывал.

— Ты бы накинул что-нибудь.

Она повернулась, чтобы уйти, видимо не желая смущать меня.

Флоренс говорила, что собирается принести мне книгу по истории Канады. Вот это она самая и была. С белыми библиотечными значками на корешке. Вверху каждой страницы стоял штамп: «Публичная библиотека Медисин-Хата». «Построение канадского государства», так она называлась. Автор Джордж Браун. Мы уже обсуждали с Флоренс мой переезд в Виннипег, где я буду жить с ее сыном и, возможно, стану канадцем. Я размышлял об этом. Флоренс считала, что так для меня будет лучше. Я провел в Канаде совсем недолгое время — всего шесть недель — и почти ничего о ней не знал. Мне нужно было познакомиться с основными касающимися ее фактами: государственный гимн, клятва верности флагу (если она существует), названия провинций, кто тут президент. Я считал, что не могу пока сказать, нравится мне Канада — в большинстве отношений — или нет, тем более что приехал я сюда не по собственному почину. Да и название «канадец» мало чем отличалось по смыслу от наших с Бернер утверждений, что мы «жили» в том или ином городе, — мы приезжали туда, ходили в школу, а потом уезжали. Я прожил в Грейт-Фолсе четыре года, но жителем его так себя и не ощутил. Похоже, протяженность срока, который ты проводишь в каком-либо городе, большого значения не имеет.

— Прочитаешь, вернешь ее мне, — сказала Флоренс. Она на шаг отступила в коридор, и мягкое, круглое лицо ее стало почти неразличимым в тусклом свете. — Прости, что застала тебя врасплох.

— Спасибо, — сказал я и прижал книгу к груди. Мне казалось, что я стою перед ней голышом.

— Я ведь вырастила детей, — сказала Флоренс и помахала мне ладонью. — Вы все одинаковы.

И ушла. Я закрыл дверь, запер ее. И послушал, как Флоренс спускается, грузно ступая, по лестнице — до самого низа.

Ремлингер нашел меня на кухне «Леонарда», где я поджидал Чарли, чтобы поехать с ним на вечернюю разведку. Я пил кофе с молоком и сахаром — напиток, к которому пристрастился, когда начал каждое утро замерзать в грузовичке. Одет я был тепло: перчатки, клетчатая шерстяная куртка, шапка, шерстяные штаны и башмаки. Мне было жарко в наполненной паром кухне, рядом с растопленной плитой. Кухня была не больше обычной, семейной, — старый холодильник, дровяная плита, груда щепы для ее растопки, стол, на котором миссис Гединс готовила еду. Меня миссис Гединс терпела здесь лишь потому, что больше деваться мне было некуда, разве что сидеть одиноко в моей комнатушке. Но никогда со мной не разговаривала. Просто варила овощи, пекла в духовке на противнях мясной хлеб. Увидев Ремлингера, она насупилась, как если бы они поругались, — да, может, так оно и было.

— Ты мне нужен, — сказал Артур. Вел он себя напористо — похоже, решился на что-то и стал в результате совсем не тем человеком, к какому я привык. Небритый, с усталыми глазами. С дыханием, которое отдавало уксусом. В щегольской кожаной куртке с меховым воротом и коричневой фетровой шляпе. Пришел он с улицы, щеки у него были румяные. — Проедемся немного.

— Я жду Чарли.

Я сильно вспотел в моем наряде. Да и не хотелось мне отправляться с Артуром куда бы то ни было.

— Он уехал. С ним я договорился. Ему помогут те мальчишки.

— А куда мы поедем?

Ответ я уже знал, в общем и целом, так что вопрос мой настоящим вопросом не был. Нам предстояло встретиться с американцами, к этому времени уже несомненно принявшими какое-то решение. Я с большей охотой сидел бы, ожидая Чарли, на кухне. Однако ждать его было бессмысленно, да и выбора у меня, полагал я, не было.

— Те двое охотников хотят поговорить со мной, — сказал Ремлингер.

Глаза его то вспыхивали, то гасли, он стоял посреди кухни, однако казался пребывавшим в каком-то непрестанном движении. С любыми охотниками он разговаривал, лишь когда обходил бар и столовую. Все остальное делал Чарли.

— Ты, наверное, видел их вчера вечером, — сказал он и неожиданно улыбнулся миссис Гединс, которая в ответ повернулась к плите, спиной к нему. — Тебе стоит съездить со мной. Это расширит твой кругозор. Станет частью твоего образования. Они американцы. Ты узнаешь много полезного.

Говорил он так, точно произносил речь, обращенную не только ко мне и миссис Гединс, но и к каким-то другим людям. А может быть, ему просто необходимо было слышать свой голос. Артуру никогда и никто не отказывал, кроме Флоренс, — вот она могла бы не позволить мне ехать с ним просто потому, что он так велел. Флоренс была старше Артура. Но ее тогда с нами не было. Все вдруг как-то обострилось — кухонная жара, трепет у меня под ребрами, свет, бульканье варившихся на плите овощей. Отказать ему самостоятельно, без чьей-либо поддержки, я не мог.