Своими поступками — У Елизаветы не было в том никаких сомнений — он ведет себя и всех, кто от него зависит, к краю пропасти.

Елизавета уже на тот момент жила дольше всех английских монархов со времен Эдуарда III. И все равно, к вящему отчаянию Бёрли, отказывалась называть имя преемника. Она оставалась такой же упрямой, как и в то время, когда еще жива была Мария Старт. Елизавета была уверена, что, назвав имя преемника, приблизит тем самым свою кончину. Она всю жизнь помнила угрозы, поступавшие в ее адрес во время правления Марии Тюдор. Однажды она заявила: «Я знаю непостоянство англичан, знаю, что тем, кто у власти, они всегда недовольны, и с нетерпением ждут, когда его сменит следующий правитель»[880].

Одна из самых известных фраз, которые королева повторяла чуть ли не ежедневно, звучала так: «Думаете, я захочу примерить саван?»[881] И вряд ли забудутся злоключения Питера Уэнтуорта, который почти попросил ее об этом[882]. Известная фигура в парламенте, сочувствующий пресвитерианам и близкий товарищ Бёрли, он сначала изложил письменно свои мысли о наследовании престола вскоре после казни Марии Стюарт. Его прямое столкновение с королевой произошло летом 1591 года — Уэнтуорт стал подговаривать Бёрли и его друзей убедить Елизавету созвать внеочередное заседание парламента для обсуждения всех вопросов и нюансов, связанных с наследованием престола. Уэнтуорт рассчитывал, что в результате такого развития событий парламент официально утвердит кандидата-протестанта, после чего мнение королевы уже не будет иметь решающего значения. Оставался вопрос, кто бы мог стать таким кандидатом[883].

В частной беседе Бёрли согласился с Уэнтуортом в том, что вопрос о наследнике должен быть решен, однако в свое время он столько раз обжегся, пытаясь уладить его, что на этот раз вмешиваться отказался. Уэнтуорт запишет оправдания первого министра: Елизавета, по его словам, пресекает всякие попытки обсуждать этот вопрос при ее жизни[884]. Сама постановка вопроса напоминает ей о ее смертности и о том, что кто-то будет носить ее корону и ее украшения, когда сама она уже будет лежать в гробу. Еще с тех пор, как в 1562 году она переболела оспой, королева жила с сознанием того, что все ее советники держат в голове сценарий будущего без нее. Даже ее любимый «Робин» тайно входил в контакт с Марией Стюарт, несколько раз съездив на курорт в Бакстон — так, на всякий случай. И Елизавета боялась, что после оглашения имени наследника, — пусть даже его одобрят все ее советники — ей грозит смерть от рук убийцы или насильственное отречение.

Не сумев убедить Бёрли, Уэнтуорт переключился на графа Эссекса и уже было привлек его внимание, действуя через доктора Томаса Моффета. Но беспечность последнего привела к тому, что некоторые документы Уэнтуорта попали не в те руки[885]. Новость об этом застала Елизавету на пути из дворца Нонсач в Каудрей, имение виконта Монтегю. Не в состоянии поверить в то, что ее смерть и наследование короны стали «предметом разговоров сапожников и портных» (именно так сформулировала это она сама), разгневанная королева приказала арестовать Уэнтуорта и провести обыск в его доме. После допроса с пристрастием в Тайном совете его отправили на четыре месяца в тюрьму Гейтхаус, а затем под домашний арест[886].

Отсидев положенный срок и вновь оказавшись на свободе, неугомонный Уэнтуорт стал искать поддержки в палате общин, намереваясь-таки официально поднять ненавистный для королевы вопрос. В феврале 1593 года, через три дня с начала работы парламента он созвал тайное совещание, на котором с коллегами-пуританами обсуждал возможность организовать открытое обсуждение вопроса о престолонаследовании. В ужасе от такой наглости, Елизавета отправила его в Тауэр, где он, несмотря на попытки Бёрли освободить его под залог, и провел остаток жизни[887].

Даже в таких отдаленных местах, как Венеция, знали о том, что Елизавета часто болела[888]. В 1594 году ходили упорные слухи о том, что она смертельно больна или даже уже мертва, из-за чего три четверти придворных и чиновников живо обсуждали вопрос о наследнике. На шумном мясном рынке близ церкви Святого Николая Бойни, что к западу от собора Святого Павла, уже ходили слухи, что тело почившей королевы посреди ночи вынесли из покоев и на лодках отправили в Гринвич для тайного захоронения[889].

Неизлечимая бессонница вкупе с мигренью, тяжелая депрессия и резкие скачки настроения определяли состояние Елизаветы в тот период, но помимо этого она еще переносила частые респираторные инфекции, страдала от проблем с желудком, с глазами и с зубами — не секрет, что королева употребляла очень много сахара[890]. Еще не достигнув шестидесяти одного года, она уже имела бледное лицо, все испещренное морщинами, неизбежными спутниками старения. Свои следы оставляла и привычка ежедневно наносить на лицо тонны косметики.