В начале августа 1594 года граф Сассекс собирал вещи, готовясь отправиться на крестины принца Генриха, а Елизавета решила, что удерживать заблудшего Якова на своей стороне будет легче, возобновив любезную переписку с королевой Анной. Ее правая рука была поражена артритом, и Елизавета больше не писала писем сама, поэтому письмо было продиктовано писарю Роберта Сесила. Затем королева внесла несколько исправлений своими, как она сама называла их, «каракулями»[915].

Начиналось письмо так: «C удовлетворением узнали Мы от Нашего посла о том благоволении Божьем, которого удостоились Вы, зачав сына и прямого наследника Нашему дорогому брату королю Шотландии». Задержку с ответом Елизавета бесхитростно объяснила какой-то дипломатической заминкой, а затем заверила Анну, что очень рада стать крестной для их сына. Она называла королеву Шотландии «дорогой сестрой», но продолжала использовать форму первого лица множественного числа, или королевское «Мы», хотя в личной переписке и беседах с близкими женщинами переходила на форму первого лица единственного числа. В письме она также замечает, что вместе с подарками шлет с Сассексом свои добрые пожелания новорожденному и его матери. Решив закончить письмо на элегической ноте, Елизавета пишет, что память об отце Анны короле Фредерике II, как никогда, жива в ее сердце. В последней фразе Елизавета желает младенцу здоровья, замечая, что его родственная связь с ней через ее отца, как и благородная кровь его родителей, обязывает ее относиться к нему с нежностью и заботой[916].

Однако слова эти не были всецело искренними. Елизавета завидовала молодости и красоте Анны и — даже больше всего — рождению у нее сына. Когда вместе с письмом граф Сассекс вручил королевские подарки, все увидели, что ценность их была скорее показная, чем подлинная. Главным подарком был комод, искусно украшенный позолоченным серебром, который выглядел дороже, чем был на самом деле. К нему прилагалось несколько золотых кубков. Подарки от других протестантских стран — даже от переживающих непростые времена Нидерландов — были заметно изысканнее и ценнее. А ведь в 1566 году на крещение самого Якова Елизавета отправила в Шотландию фонтан из чистого золота весом около десяти тонн — о нем говорила вся Европа![917]

Королева Анна быстро училась держаться на плаву в водовороте международной политики. В ответном письме, написанном ее собственной рукой на англо-шотландском, который Анна освоила за четыре года, она заверила Елизавету — как будто бы без иронии — в том, что, осмотрев посланные ею подарки, она всецело оценила ее любовь к ней и ее сыну: «Мы тронуты расположением и предупредительностью… и в наибольшей степени мы счастливы, что Господь даровал нам сына, приходящегося родней столь великой правительнице»[918]. Подписавшись «Ваша нежно любящая сестра, Анна Р.», королева Шотландии дала ясно понять, что наследование ее сыном английского трона — вопрос времени. Заметим также, что в своей проповеди по поводу крещения принца Генриха архиепископ Абердина более часа рассуждал о кровных узах, связывающих Якова с английскими монархами. На эту тему были написаны и напечатаны одобренные Яковом стихи, в которых правитель Шотландии дерзновенно именовался «королем всея Британии»[919].

Узнав об этом, Елизавета вознегодовала и приказала Бёрли донести до Якова через его агентов в Холируде ноту протеста и требование немедленного извинения, ибо «она все еще управляет куда более обширной частью Британии, чем он». Но Яков каяться не собирался, называя себя ввиду кровного родства единственным и несомненным претендентом на корону Англии после кончины Елизаветы. И именовать себя он будет именно так, по нраву это ей или нет[920].

Эссекс же был настолько уверен в своем блестящем будущем, что был несколько потрясен, когда, год спустя, получил от королевы холодное и твердое, как лед, письмо с требованием немедленно явиться к ней. Утром понедельника 3 ноября 1595 года он предстал перед Елизаветой в Ричмондском дворце и не выходил оттуда до самого полудня. Его попросили объяснить, как так получилось, что книга под названием «Рассуждение о наследовании английского престола» вышла с посвящением ему. Эссекс даже побледнел, когда Елизавета указала на прямое обращение к нему по имени в конце книги:

По свидетельству очевидца, «такая рискованная хвала его отваге и способностям не принесла бы ему худо»[921].

Дивная невозмутимость. В течение нескольких месяцев недоброжелатели Эссекса из числа католиков распускали слухи о том, что он сам нацеливается на корону Англии[922]. А ведь он только-только разобрался со слухами о его незаконном сыне от Элизабет Саутвелл: шумиха, вызванная этим разоблачением, стала причиной серьезной размолвки графа с королевой. Ее особенно возмущал тот факт, что, как оказалось, она засадила за решетку невинного человека[923].