Как удавались Тейтелю переговоры с представителями европейской деловой элиты и почему ему давали? Тейтель был харизматичной личностью и тонким психологом, который знал и понимал людей и умел не просто говорить с каждым – вне чинов и званий, а быстро завоевывать сторонников. Однако трудно представить, что для этого ему было достаточно «личного обаяния и положения единственного еврейского судьи в царской России»643Да, расшитый золотом мундир статского советника впечатлял и располагал к себе и старых соратников по дореволюционной жизни, и европейцев, сочувствующих беде мигрантов… Но для 14-летнего руководства еврейской беженской организации в центре Европы, в сложное время экономического кризиса между двумя войнами и в условиях минимальных прав беженцев, обаяние – аргумент явно недостаточный. Тейтель был неутомимым тружеником. И это отмечали все его знавшие. Он был единственным, кто собирал деньги для Союза русских евреев и стремился сохранить саму организацию, которая стала для него делом чести и жизни, продлив и его годы активной деятельности благодаря осознанию собственной позиции – нужности людям и делу их спасения, позиции, с которой он вырос и честно прошел большой жизненный путь: служить людям и отечеству – канувшему в лету или даже идеальному – во имя идей справедливости. И пусть его позиция не была лишена честолюбия, сколь и провинциальной искренности, а подчас и наивности (он мог заговорить практически с любым человеком на улице, зайти в гости к известному банкиру и остаться на обед и пр.), но, вероятно, именно эта смесь искренности и деловитости привлекала к нему столь разных представителей европейского и американского еврейства. Он умел сводить людей, быть своим в столицах и в провинции. Но главное, он умел вести за собой и своим примером показывал, как надо работать с людьми, зная их сильные и слабые стороны. В отличии от ряда лидеров общественных организаций восточноевропейского еврейства, он еще до приезда в Берлин располагал широкой сетью контактов в среде немецкого и международного еврейства, постоянно работая над их расширением: практически ежедневно в своем доме он принимал представителей немецкой еврейской интеллигенции, что косвенно подтверждают хронологически датированные дарственные надписи на титульных листах его воспоминаний. Менялись адреса квартир Тейтеля в Берлине, но круг гостей дома только ширился: почти ежедневно у него бывали журналисты, ученые, раввины. Не последнюю роль играли профессиональные знания Тейтеля в области права и обширный опыт в сфере общественной деятельности, причем не только в России. В отличие от многих представителей восточноевропейского еврейства он был далек от политических амбиций и уж тем более распространенных среди многих эмигрантских структур интриг в борьбе за междуусобное влияние и привилегии. Г. Б. Слиозберг отмечал, что Тейтель был противник всякой борьбы и вспоминал, что «…когда в его присутствии происходил какой-либо принципиальный политический, национальный или общественный спор, Яков Львович в этот спор не вмешивается. Его лицо становится грустным, глаза полузакрываются…»644Он предпочитал альянсы и коалиции с теми, кого хорошо знал по работе еще в доэмиграционный период жизни, кому доверял и кто занимался реальным делом, а не производством лозунгов. Одним из любимых его выражений было: «У меня самого ничего нет – только друзья». Честная и открытая работа Союза русских евреев вызывала доверие у руководителей Еврейской общины Берлина, у еврейских международных организаций и представителей религиозных кругов.

Б. Л. Гершун отметил:

«Ему давали из уважения к его почтенному возрасту, из уважения к большому авторитету, к его светлому прошлому, богатому прекрасному делами. Ему никто не решался отказать. Благодаря Якову Львовичу, Союз собирал значительные суммы, гораздо большие, чем собирают в таком богатом городе с большой еврейской колонией, как Париж» 645. Тот же автор писал: «Сила Тейтеля была не в уме, но в глубоком знании людей, их достоинств и недостатков. Престиж бывшего единственного еврея-судьи в России, безыскусная речь, простота и естественность подхода к людям, приятного внешность бодрого крепыша-старика с милой, лукавой и привлекательной улыбкой – все содействовало успеху миссии Тейтеля. Можно с уверенностью сказать, что благодаря Тейтелю, привлекавшему средства, и комитету, организовавшему помощь, Союз русских евреев был самым крупным и лучшим благотворительным делом не только Берлина и Германии, но и других центров сосредоточения еврейской эмиграции»646.

А. А. Гольденвейзер, часто сопровождавший Тейтеля в поездках, отмечал:

«Бывало, облюбует Яков Львович какой-нибудь город или страну и задумает отправиться туда для сборов. Он слабо знает географию, историю, язык этой страны и даже не пытается пополнить свои сведения. Его решение о поездке принимается на основании непроверенных слухов и рассказов ходоков. Яков Львович сообщает о своем новом плане своим сотрудникам. Благоразумные люди начинают его отговаривать. Он как будто колеблется… Но не верьте! Он только для вида колеблется: в душе он решил ехать и не успокоится, пока не приведет свой замысел в исполнение… Он едет «открывать» новую страну для своих сборов примерно так, как некогда Колумб … Секрет успеха его поездок, прежде всего, в том, что он решается на то, на что другой – возрастом помоложе, но душой постарше – никогда бы не решился; но также и в том, что в каждом новом месте умеет найти нужных людей и заставить их служить своим целям. …Найдя старого приятеля, Яков Львович умеет не только возобновить знакомство, но и тут же превратить его в своего помощника и данника. Наряду с этим, Яков Львович умеет впервые встретившись с человеком любого возраста в течение пяти минут превратить навсегда его в своего близкого друга и соратника. Так во всех городах, куда Яков Львович совершал свои налеты, он создавал группы людей, душевно ему преданных, готовых помогать и работать для его цели…»647.

Б. Л. Гершун отмечал, что Тейтель «не владел ни одним иностранным языком, являлся с переводчиком, и тем не менее производил неизгладимое впечатление… Тейтель совершенно не считался ни с уставом, ни с установленными комитетом планами помощи и оказывал помощь там, где в ней надо было отказывать, и в порядке нарушавшем план, намеченный комитетом… и казначею приходилось мириться с действиями этого enfant terrible Союза. Но энергией этого «нарушителя порядка» питалась деятельность Союза»648Л. Г. Добрая, дочь юриста Г. М. Бараца и жена председателя Союза русских евреев во Франции, в прошлом киевского банкира Ю. Доброго, вспоминала: «…творить добро могут многие – редко лишь в тех размерах и с таким постоянством, как это делал Яков Львович, а для того, чтобы быть действительно добрым, нужен специальный дар, нужно родиться добрым. Конечно, есть люди добрые по натуре, но зарывающие свой талант в землю, и доброта их остается бесплодной. Что поражало в Якове Львовиче, это то, что в нем сочетался этот дар душевной доброты с чрезвычайной деятельностью. Сколько на свете есть довольно добрых людей, но грешащих пассивностью. С другой стороны, часто приходится встречать людей, даже творящих добро, но сухих, от которых веет холодом. Яков Львович же излучал душевную теплоту. В этом была его сила, это было залогом его громадного успеха в деле помощи» 649.