– А я пойду в эту Цимпе и выброшу оба дуката… На целого жареного ягненка и большую амфору вина. Зачем мне золото, если кишки мои превратились в нитки? Ох, и наемся, – облизываясь, заявил Ральф.

Он тут же повернул от моря в сторону города. За ним поспешил Весельчак, что-то тихо и горячо нашептывая на ухо.

– И я пойду. Принесу поесть. Да и за этими глаз нужен. Отец Матвей и ты, Франческо, посматривайте на волны. Чувствую приближение галеры.

– Не волнуйся, «господин в синих одеждах». Я не упущу твою надежду, – усмехнувшись, пообещал молодой генуэзец.

– Ступай, сын мой. Молитвы – наиважнейшее в жизни христианина. Однако и святым желудкам иногда нужна земная пища. А мы присмотрим за морем. Будь уверен. Здесь корабли всегда держатся берега. Ступай, ступай…

Отец Матвей перекрестил скошенный, как у зверя, лоб Гудо и улыбнулся ему.

Гудо поправил за курткой камзола изрядно похудевший после расчета с командой суденышка и спутниками кошель Философа, и широким шагом отправился вслед дружески обнявшимся и чему-то радующимся ворам.

* * *

Полуденное солнце огромным белым шаром качалось на молочно серых осенних облаках. В память о минувшем лете оно еще пыталось дыхнуть на камни рыночной площади жаром, что завершал торговый день. Но осеннее солнце – уставший боец, дыхание которого едва заметно. Этим дыханием уже не испугать торговцев и покупателей. Наоборот, нежась в лучах уходящего в зиму последнего тепла, люди толпятся на уложенной камнем площади, уже не покупая, но желая общения в вечной жажде приятных и не очень, но все же новостей.

Гудо внутренне порадовался тому, что жители Цимпе приятно отличались от хмурых обитателей Галлиполи. Хотя на него и смотрели привычно для Гудо с особым вниманием, но в нем было больше любопытства, чем отвращения, сочувствия, чем презрения, христианской добродетели, чем суеверной дикости. С «господином в синих одеждах» торговцы почти не разговаривали, но показывали товар, соглашались на скидки и не скупились на добавки с охотой и даже с некоторым подобием улыбки. Особенно охотно с Гудо прощались и, едва он поворачивался, показывали в его спину пальцем, призывая соседей торговцев зазвать его к своему товару.

Очень скоро холщовый мешок Гудо наполнился пушистыми лепешками, кругами твердого сыра, жареной на вертеле и соленой рыбой, вяленым мясом, хрустящей капустой и необычайно сладким луком. Руки же «господина в синих одеждах» оттягивали два огромных кувшина с вином и оливковым маслом. И все это изобилие за один дукат, что с удовольствием был обменен одним из торговцев на пригоршню местных серебряных монет, что едва уместились в огромной ладони Гудо.

Одно лишь несколько огорчило Гудо: более часа он прохаживался по небольшому рынку, но так и не увидел Весельчака и Ральфа. Можно было спросить о них стражу или заглянуть в харчевни, особенно в порту. Только стоило ли? Они свободные люди, честно заработавшие деньги и могущие потратить их как заблагорассудится. Может им здесь и понравилось. Им незачем спешить в Константинополь и до боли в глазах всматриваться в морские дали в надежде увидеть огромный флаг на корме герцогской галеры.

Бог дал им свой путь, пусть они им и следуют. А Гудо поспешит на берег моря, накормит священника и Франческо и без промедления отправится в путь. Возможно в тумане или в сумерках Гудо и его спутники все же не увидели огромный корабль. Но ему никак не укрыться от поисков «господина в синих одеждах» на рейдах и в портах Константинополя. В этом он был абсолютно уверен.

Гудо еще раз огляделся. Порадовавшись столь удачным последним продажам этого дня, торговцы махали ему рукой, второй укладывая непроданный товар в корзины и мешки. Покупатели заканчивали свои беседы, приглашая друг друга продолжить разговор в их доме за чашей вина. Сборщик торговой подати присел у своего стола и, высыпав на него серебро, принялся заполнять отчетные столбцы на восковых дощечках. Урвав за торговый день свой кусочек счастья – кость или лепешку, местные псы широко зевали и чесали бока о шершавые стены домов окружавших рынок.

И вдруг в это обычное окончание торгового дня ворвался обнаженный мужчина. Вначале Гудо даже не поверил своим глазам. Но верить им приходилось.

На высоком, необычайно мускулистом, загорелом до цвета бронзы теле этого возмутителя порядка не было и клочка одежды. Густые черные волосы на ногах, в паху, на животе и на груди, густо смазанные оливковым маслом, блестели в свете солнечных лучей. Особо подчеркивая бесстыдство, гениталии мужчины были перехвачены ярко алой шелковой лентой. Такая же лента поддерживала густую копну волнистых черных волос на голове.

Его можно было принять за пьяного озорника. Но обнаженный мужчина не кричал, не ругался, не распевал гнусных песен. Он только улыбался, сверкая необычайно белыми зубами в завитушках черной бороды, и быстро перебегал с места на место, не задерживаясь более чем ему было необходимо.

А необходимо ему было лишь одно. Пользуясь тем, что увидавшие его люди в полной растерянности застывали на месте, бесстыдник обнимал, все равно, мужчину, женщину, ребенка и по мере возможности целовал их в губы. Если это ему не удавалось, он тут же бросался к другой жертве своей непристойной прихоти. Обнаженного мужчину не пугали уже громко звучащие грозные крики негодования. Он быстро поднимался после толчков в грудь, которыми его несколько раз сбили с ног. Он перепрыгивал столы, корзины и повозки, настигая уже убегающих людей. И все время пытался обнять и поцеловать как можно больше присутствующих.

Очень скоро бесстыдник оказался в кольце разъяренных торговцев и пятерых стражников. Но усилия окруживших обнаженного мужчину в начале не дали своих плодов. За его густо смазанное оливковым маслом тело нельзя было ухватиться. Десятки рук скользили вдоль мускулистого тела и его конечностей и не могли повалить его на камень площади. И только удар стражника щитом в голову безумца свалил его с ног. Тут же по его телу с остервенением стали бить ногами и руками множество желающих, охваченных справедливым гневом.

– О, люди, дети Господа нашего, остановитесь! Проявите христианское милосердие к заблудшему. Позвольте мне наставить его на путь истинный!

Гудо вздрогнул и бросился к кипящей толпе. Он не ошибся. Голос, взывающий к милосердию, принадлежал отцу Матвею. Не ошибся он и в своем предположении – разъяренная толпа оглушена гневом и ослеплена яростью. Всякий, кто не с ней, должен быть наказан.

– Эй, помоги! Помоги святому отцу! Друг Эй! Друг Эй!

А это уже кричал и призывал увидевший бегущего Гудо молодой генуэзец. Франческо прыгал и пытался заглянуть внутрь бушующего кольца, в которое неосмотрительно бросился отец Матвей.

– Там, там! – указал рукой Франческо и только на миг остановился, когда господин в синих одеждах как таран пробил себе путь в центр кольца. Остановился и тут же бросился в образовавшуюся брешь.

Крики тех, кто был отброшен или сбит могучим телом человека в странных синих одеждах, заглушили крики избивавших виновников беспорядков. Все они замерли, с удивлением уставившись на того, кто посмел и смог очень скоро разбросать многих из них. Особенно удивило то, что огромный мужчина в такой сутолоке не уронил и не разбил большие кувшины, что были в его руках. Чтобы протаранить толпу и растолкать ее, этому чужестранцу в странных одеждах хватило могучих плеч, ног и жуткой головы, что была тверже железа.