Все это мир, который сгорит и останется только в памяти выживших. Если будут выжившие.

А у Белянки другого мира нет. И не будет уже никогда. Есть только этот, самый страшный и самый последний миг. И он прекрасен до восторга.

В самый последний миг так отчаянно хочется жить.

Так отчаянно хочется надышаться.

Но уже поздно.

Всколыхнулись под ветром былинки травяных крыш. Ноги глубже зарылись в пушистую золу, сомкнулись веки, и глубокий вдох перешел в свистящий шепот. Заструилась простая и древняя, как Лес, присказка:

Невидимое одеяло укрыло Белянку с головой.

Впереди белела молоденькая березка, качала бледными сережками, кудрявилась листьями – первая жертва.

Врасти в землю, пустить корни, дотянуться до сердца Леса. Раскинуть руки, расшириться в стороны, за пределы тела, за пределы поляны, просочиться в самые глухие чащобы… и ничего. Пустота. Лес закрылся, выгнал проклятую. Не помогает, не делится теплом. Не благословляет на страшное.

Пусть, пусть это самая последняя ошибка. Но уже поздно отступать. Поздно!

В груди раскалялось солнце. Плескалась непрожитая любовь. Непройденная жизнь. Невыплаканная боль.

– Прости! – прошептала Белянка. – Прости, ты сам об этом просил! Я отдам тебя – все равно уже скоро я пойду за тобой.

Последний раз стукнуло горячее сердце, последний раз пахнуло раскаленными камнями – и тонким жгутом рванулась струя тепла, пронеслась, опалив седые одуванчики, и обвила безвинную березу. Ствол потемнел, пошел искрами. Качнулись на ветру сережки – и вспыхнули, будто пересушенная солома. Белянка вытянулась вперед, вслед за раскаленным добела жгутом, выдыхая до последней капли, до пустоты. По этому жгуту, пульсируя, вырывалась ее жизнь. Ее любовь. Ее память. Ее радость. И ее слезы. И когда уже не осталось совсем ничего – береза пылала. Полыхала неистовым пламенем. И перегретый воздух вокруг дрожал зыбким окоемом. Корчились тонкие ветки, без следа испарялась трава. Но на всю деревню запала не хватит. Не хватит! А внутри уже ничего – лишь черная зябкая пустота.

Белянка пошатнулась, волной накатила дурнота, в глазах потемнело, иголками закололо язык.

И тут… отозвался Лес.

Обрушился рассветным гомоном птиц. Утробным звериным рыком ворвался в гулкую пустоту. Заполнил гневом, грохотом камней, скрежетом ветвей, криком загнанной жертвы, яростью победы хищника, запахом крови, запахом изрубленных стволов и взрытой до сердца земли.

И впервые в жизни Белянка почувствовала, что делает именно то, что должна делать. Идет туда, куда и должна идти! Кожу под тонкой рубахой до боли стянули колючие мурашки. Сердце забилось ровно, сильно, громко – сердце гнало не только кровь Белянки, но и кровь Леса, кровь Теплого мира. И тепло пульсировало, оживляло почти мертвое тело, вырывалось наружу, за пределы, струилось по струнам Леса, прошивало дубовые стволы, овивало сосновые иглы, нанизывало листья, сливалось с криками птиц и возвращалось обратно, в Белянку.

Круг замкнулся.

Лес замкнул круг со смертной ведуньей. В полный рост, в полную первобытную мощь он отдался ее власти, полностью, без остатка, – доверился ее решению.

Поддержал.

Белянка расхохоталась, безумно и громко. Не чувствуя границ между собой и Лесом, не помня прошлого, не думая о будущем, она обрушила шквал огня на громадный ясень на холме у края Большой поляны, подожгла орешник, заросли терновника, старую ольху. Под ней когда-то жила тетушка Пшеница? Неважно. Уже неважно все. Нужно больше огня! Пусть пылают крыши, и сосны, и тройка берез. Пусть искрит небо рыжими сполохами. Пусть закончится воздух, померкнет память. И останется только свобода. Только сила. Только огонь. Никаких границ и преград. Никаких причин и вопросов. Вспыхнуть и исчезнуть. Стремительно и ярко. Без следа. Без сожалений. Ни завтра, ни вчера. Лишь здесь и сейчас.

Мгновенная смерть всем, кто не умеет быть истинно свободным!

Обратное заклятие, сказанное голосом Горлицы, прорвалось сквозь безумие огня.

Белянка вернулась в смертное тело и закашлялась от едкого дыма. Добрая половина деревни пылала, а сама она стояла в середине поляны, в кольце огня: не выбраться, но пока еще можно дышать.

Горлица ринулась с холма, к границе огня. Позади вился серый подол, хлестала по плечам коса, а глаза горели – ненавистью, гневом, болью. С острых когтистых пальцев срывались искры тепла и летели к Белянке, скручиваясь тугими веревками, стягивая горло, спутывая руки и ноги, забивая легкие.

– Белка! – неистово кричала Горлица. – Белка! Проклятая! Как ты посмела! Как ты могла!

– Уходи! – прохрипела, задыхаясь, Белянка.

– Я не брошу Луки! – плюнула Горлица и сильнее стянула путы.

Но на стороне Белянки был Лес. Она черпнула громадную охапку тепла и вытолкнула из себя упругой круглой волной, растягивая заклятие Горлицы. Ослабла хватка на горле и удалось немного вдохнуть.

Старшая и самая сильная ученица тетушки Мухомор не сдавалась. Ее губы кривились в нечеловеческом усилии, на вытянутой шее надувались жилы. На ее стороне были правда, свет, честь и свобода. Ее глаза полыхали праведным гневом. Она защищала то, во что верила каждый миг своей жизни, – она защищала Родину. Память предков, традиции и саму жизнь.

Она защищала Лес.

И она в одиночку противостояла мощи целого Леса!

Белянка бы расхохоталась, если бы не было так больно. Больно телу и больно душе. Она читала по лицу Горлицы каждую черно-белую мысль. Вместе с ней она презирала саму себя. Но теперь она знала, что Лес на ее стороне. Что Лес ее поддержал. Что так правильно. Пусть ужасно, подло, страшно и жутко, но правильно.

Только так можно сохранить жизнь.

Разрушив Родину, предав память, смешав традиции с золой – сохранить жизнь.

Будет жизнь – будут и Родина, и память, и традиции.

И будет новая жизнь. Будет!

– Прости, сестра… – прошептала Белянка так тихо, что Горлица и не могла услышать.

Прошептала и собрала силы для последнего броска.

Но тут отчаянный детский плач прорезал грохот пожара.

Взгляды обеих ведуний метнулись к горящему ясеню. Через крохотное окошко землянки вылетела рыжеволосая девчонка. Следом – вторая такая же, конопатая, вымазанная пеплом.

Клюква и Брюква! Глупые! Откуда вы здесь? Как? Почему не ушли?

Белянка на миг зажмурилась. Сбывалось страшное. Что же делать? Потушить пожар уже поздно. И нужно довершить начатое. Теперь уж точно нужно довершить!