И все-таки она бросилась вперед, превозмогая удушающую хватку Горлицы, потянулась – и забрала на себя огонь, что окружал орущих девочек. Неистовое тепло опалило гортань, прошлось по жилам и нехотя стекло в землю. Балансируя, Белянка приняла на себя новую порцию.

– Бегите! – прорычала она. – Да бегите же!

Девочки рыдали, вцепившись друг в друга, жались к земле, били ногами и ни в какую не хотели убегать.

Сквозь стену огня Белянка посмотрела на Горлицу – та все еще сжимала ее горло заклятием, но слезящиеся глаза метались: то на близняшек, то на Белку, то на огонь. Стало невозможно дышать. И на какой-то миг Белянка поверила, что это конец, все они сгорят насмерть. Но Горлица сплюнула под ноги, крикнула в сердцах:

– Предательница! Будь ты проклята и никогда не возвращайся в Теплый мир! – и ринулась к близняшкам, уводя их из-под падающей ветки ясеня.

– Спасибо! – крикнула ей вслед Белянка и расхохоталась: – Спасибо!

Она хотела уже выпустить на свободу огонь, который сдерживала с таким трудом, но из землянки Стрелка раздался утробный глухой удар. Потом еще один. И еще.

Окошко с грохотом вылетело – будто взорвалось. Грязные пальцы вцепились в землю, и в клубах черного дыма показалась встрепанная рыжая макушка, присыпанная пеплом. Ловкий. Брат подтянулся на руках и выбрался наружу, закашлялся и наклонился обратно, подавая руку.

Да они что, совсем ополоумели?!

Затаив дыхание и проклиная все, что только можно проклинать, Белянка смотрела, как из горящей землянки выползает Ласка. Седые от пепла волосы дымились, мелко дрожали бледные руки и ноги. Но больше всего пугали меловые губы и ввалившиеся черные глаза.

На миг сестры встретились взглядами. Ужас горел в расширенных зрачках Ласки. Белянка едва заметно кивнула: да, так надо. Она не могла долго удерживать сознание: мощный поток тепла уносил за грань, в сердце порожденного ей урагана. Мир распадался на языки пламени, и сама она превращалась в клок огня. Просто еще один язык пламени, у которого нет памяти, нет сердца, нет названой сестры и родного брата – никого нет.

– Белка… – прошептал Ловкий.

И она услышала шепот. Сквозь грохот и треск пламени. Сквозь пьяную силу и страсть. Сквозь истощение и всемогущество она услышала тихие слова брата. Он таращился громадными глазами цвета пережженного сахара, пылали веснушки на бледном лице, краснели опаленные брови и веки с остатками ресниц. Ладони сжимались в кулаки.

– Останови пожар, Белка, заклинаю тебя… – шепот свистел, сливаясь с шипением огня.

Брат всегда поддерживал, стоял за сестренку горой. Он был единственной ниточкой к настоящей семье, рассказывал о маме и помнил день, когда родилась Белянка. Пел колыбельные. Учил стрелять из лука и метать ножи. Никому и никогда не давал в обиду.

Но вчера он изгнал ее из деревни. И теперь уже никогда ее не поймет, не простит и не поддержит.

– Ловкий… – прошептала она. – Креке! Бегите!

По его щекам текли слезы, вымывая дорожки в саже. Он зажмурился и потянулся за луком.

– Я прошу тебя! – повторил он.

Но Белянка черпнула тепла и бросила на дальний конец деревни – занялась ткацкая мастерская Холщовой.

– Прости! – Ловкий вытащил стрелу и прицелился.

Белянка плакала и хохотала, глядя в его теплые и родные глаза.

Щеки стягивало солью, но слезы лились потоком, а из пальцев струилось тепло и сжигало, сжигало, сжигало деревню.

И уже ничего нельзя было изменить. Поздно. Уже поздно. Свершилось все, чему суждено было свершиться и чему не суждено. Ушла тетушка Мухомор. Ушел Стрелок. Проклята Белянка. Разрушен мир. Догорает деревня.

Уже ничего нельзя изменить. Глупый Ловкий.

Но так даже легче: стрелы брата. Он наконец-то освободит ее! Как она и просила…

Белянка прокричала сквозь рыдания:

– Прощаю, Ловкий! Прощаю тебя! Спасибо! Я тебя люблю!

Он натянул тетиву и замер, будто надеялся, что она еще может передумать. Еще может все исправить.

Она продолжала хохотать.

Ловкий зажмурился…

… и Ласка сшибла его с криком:

– Нет! – и они кубарем скатились к реке.

Кольцо огня схлопнулось, обожгло кожу, подступило совсем близко. Мгновенно высохли слезы, стихли рыдания и хохот. Белянка не шевелилась и смотрела сквозь пламя, как Ловкий толкает лодку отца, в которой Клюква и Брюква сидят на коленях у Горлицы. Как Ласка торопливо карабкается с кормы и все оглядывается на стену огня глазами, полными ужаса. Как прогорает орешник, полыхают сосны, березы, ясени и дубы. Как оседают крыши землянок. Каково это, если спишь в своей кровати – и вдруг обваливается крыша и врывается Лесной Пожар? Должно быть, это ужасно больно: сгореть заживо.

Скоро она узнает.

Хорошо, что они успели уплыть.

Белянка больше не противилась, отпустила себя, обернулась одним из тысяч языков пламени. Размылись границы. Лес проник в тело и душу. Исчезли свет, и жар, и звук.

– Я иду к тебе, любимый. Я иду к тебе. Я выполнила обещание. Мы всегда будем вместе.

Сердце бьется чаще. Мир становится чище. Исчезает деревня Луки. Растворяется память.

Остается Огонь. Только Огонь. Только бескрайний, безумный, свободный Лесной Пожар.

На посту дозорного зевал тощий оруженосец – кажется, из доли Улиса. Имени Стел не знал, но эти чернявые патлы отчего-то прочно врезались в память… Точно! Урод травил Рани. Кулаки зачесались по прыщавой морде, и Стел мысленно усмехнулся: чего уж теперь? Только затаил дыхание и плотнее вжался в заросли боярышника.

Лагерь не всколыхнул теплых чувств, словно все эти месяцы кто-то другой жил с рыцарями, ходил к общему котлу за кашей и наблюдал, как медленно рушится мир. Возвращаться к прошлому не хотелось: даже неизвестность пугала меньше, чем перспектива влезть в сброшенную шкуру – усохла, натрет.

Порыв ветра принес запах гари. Прыщавый нахмурился и потянул носом.

«Скоро завтрак, кашеварят…» – невесомо коснулся его сознания Стел.

Оруженосец сглотнул слюну и пошел вокруг лагеря.

Ночью все сложилось как по писаному: едва сойдя с плота, Стел наткнулся на Ласку. Долго убеждать ее не пришлось, она сразу поверила, что Белянка действительно сожжет деревню, и побежала всех будить, а Стел отправился к лагерю, подстраховаться. Но рыцари и не думали нападать: ночные костры, дозорные – все как обычно. И только мелькнула несколько раз мрачная фигура Рокота. Видимо, не спалось. Что ж, немудрено.

Как только оруженосец скрылся из виду, Стел выбрался из кустарника, отошел на десяток шагов и побежал к деревне. По его расчетам, времени оставалось впритык. Белянка шла туда умирать, он понял это сразу.