Я подсаживаюсь к ней и обнимаю за плечи. Что тут скажешь? Стоит этому мерзавцу лишь пальчиком ее поманить — и она тут же опять за ним побежит. Побежит, забыв о позоре, о детях, о любящем муже… Я не понимаю ее. Это не любовь, это какое-то помешательство. Она должна освободиться от этого!

— Забудь о нем, — начинаю я негромко. — Он нехороший человек.

— Знаю.

— Ему было плевать на то, что он обижает тебя, причиняет тебе боль. Если бы он действительно любил, никогда бы не поступил с тобой так.

— Знаю.

— Мириам, ты должна вычеркнуть его из своей памяти, выбросить из своего сердца.

— Знаю. — Она рыдает в голос. — Но я не могу! Не могу!

Я глажу ее красивые волосы, иссиня-черные, вьющиеся, и не знаю, что с ней делать. Кажется, остается только стрессотерапия.

— Ты ведь знаешь, что он перетрахал множество женщин. Это типичный соблазнитель. Подвернулась ему какая — он ее тащит в постель, а потом сразу же забывает о ней и принимается за следующую. Он никогда не считался ни с чьими чувствами. Всегда думал только о себе, о собственном удовольствии.

— Откуда тебе известно?

— Все об этом говорят.

— Тебе Малика что-то наплела, и ты, конечно, тут же ей поверила.

— В любой сплетне есть доля правды.

— О тебе в фитнес-группе говорили, что ты вешаешься на каждого встречного фрица и что у тебя уж точно есть какой-то левый хахаль. — Мириам утирает глаза тыльной стороной ладони. — Ну, так как, есть в этом доля правды или нет?

Я немею. От удивления раскрываю рот.

— Что?! — вскрикиваю наконец. — Как так можно?! Это же самая обыкновенная клевета!

— Вот видишь, а болтали. Помни, мой брат безумно ревнив даже без повода, а что было бы, появись у него такой повод? Он не вел бы себя так деликатно и любезно, как Махмуд.

— Знаю, поэтому я бросила работу и закопалась в провинции. Теперь он сможет ревновать меня разве что к гяфиру, столетнему беззубому старику. Мне трудно понять такое поведение Ахмеда, но так уж вышло. Он не доверяет мне, но я не заслужила такого недоверия.

— Дело не в доверии, а в характере Ахмеда. В этом вопросе проявилась вся его натура — натура арабского самца.

— А ты откуда знаешь? — удивляюсь я.

— Он обо всем выспрашивал, будто следователь: что мы делаем на фитнесе, кто нас тренирует, с кем мы общаемся.

— Кого это он выспрашивал? — Я в шоке.

— Сначала нас, меня и Малику, о тебе — как ты, мол, там справляешься… и так далее, и тому подобное. А затем, похоже, у других выпытывал о нас. Несколько людей предупреждали нас, чтобы мы были осторожны.

— Так почему вы мне об этом не рассказали? Подруги называется! Родственницы! А может, вы ждали, пока я оступлюсь?! — Тут уж я напрочь теряю всякую симпатию к этим двум сестрицам. Разгневавшись, вскакиваю и принимаюсь нервно ходить по комнате из угла в угол.

— Подумаешь! Зачем было отравлять тебе жизнь? Ты ведь ничего плохого не делала. Узнай ты о таком идиотском поведении нашего брата, ваши отношения могли бы испортиться. Мы этого не хотели.

— Да уж, как бы не так! — Я ей уже не верю.

— Тогда тебе ничто не угрожало, потому и предостерегать было не о чем, — кратко подытоживает Мириам. — Вот последние твои показательные выступления в обществе польской диаспоры — это уже совсем другой коленкор. Впрочем, нас там не было, мы ничего такого не наблюдали, поэтому ни меня, ни Малики это не касается. Мы не будем вмешиваться в вашу жизнь и беспардонно обсуждать, что у вас и как…

Вроде бы незначительное замечание, но теперь я не могу отделаться от мысли о том, какой же сетью интриг опутал меня Ахмед. Наблюдатели, доносы… Может, он и частного детектива нанял, если, конечно, здесь есть детективы? В голове у меня все смешалось, я паникую и начинаю уже жалеть, что не уехала, точнее, не сбежала, когда была еще возможность, когда я располагала хоть небольшой свободой. Сейчас уже поздно.

В молчании мы наливаем друг другу кофе. Съедаем все пирожные, забыв в этой нервотрепке, что все еще длится Рамадан. Говорить о чем бы то ни было мне не хочется, я чувствую себя уставшей. И я решаю: с меня хватит. Всем им лечиться надо.

— А вообще-то, вы с Ахмедом живете без брака, — вдруг выстреливает полновесным патроном Мириам.

— Что? Что ты несешь?!

— Такова правда. По нашим законам, какая-то бумажка из Польши ничего не значит.

— Это не какая-то там бумажка, а свидетельство о браке, подписанное в государственном учреждении.

— У нас этим свидетельством ты можешь разве что подтереться. — Она ехидно смеется.

У меня перехватывает горло, я и дышать не могу, а уж сказать что-то — тем более.

— Пока ты не примешь нашей веры и вы не заключите традиционный брак в присутствии шейха, полноправной женой араба ты не считаешься, — говорит она с подлинным злорадством. — Таков закон во всех мусульманских странах, малышка.

— Не пойму, почему ты хочешь насолить мне? Зачем стараешься сделать мне больно? Должна признаться, тебе это удалось. — Голос у меня дрожит.

Я встаю, беру свою спортивную сумку и направляюсь к выходу.

— Я всего лишь предостерегаю тебя. Рассказываю, как обстоят дела, чтобы ты знала, на каком свете ты находишься.

— Большое спасибо.

Ухожу, не прощаясь с ней, и хлопаю дверью. Я рассержена. Теперь-то я знаю, как они ко мне относятся. Все без исключения! Кто я для них? Обычная шлюха, развратница, как говорил их отец, блондинка-потаскуха из Польши. Наконец-то мне ясно, в какое дерьмо я влезла, вот только выхода никакого не вижу.

Иду, нет, почти бегу к дому матери. Да мне и сказать им нечего. Пусть сами возятся со своими родственничками и решают свои нездоровые проблемы.

— Ну, что там? Что?.. — Малика подлавливает меня прямо у дверей.

— Ахмед, Марыся, поехали! — кричу я с порога, а на Малику огрызаюсь в повышенном тоне: — Что, что! Лечиться ей надо. В больнице. Причем долго.

Малика делает шаг назад и злобно смотрит на меня. Окидывает меня взглядом с головы до ног.

— Большое тебе спасибо за помощь. — Она разворачивается и входит в дом.

Мы же на свою ферму возвращаемся молча, без единого слова. Ахмед ни о чем не спрашивает, видимо, шестое чувство подсказывает ему, что меня сейчас лучше не трогать.

Двое суток мы с мужем не разговариваем, а на третью ночь нас будит телефонный звонок. Я вскакиваю в ужасе: это не предвещает ничего хорошего.

— Алло, — говорю еще сонным голосом.

— Может быть, вам интересно будет узнать, что Мириам у меня в клинике, — сообщает Малика совершенно бесстрастным голосом.

— Боже мой!