— Она пыталась перерезать себе вены. Мой хирург уже перевязал ее. Она в безопасности.

— Мы сейчас едем. — Я кладу трубку.

Ахмед уже стоит рядом и перепуганно смотрит на меня.

— Мириам, — произношу я одно только имя, и мы бежим к машине.

В последнюю минуту вспоминаем о Марысе. Заворачиваем дочку в одеяло и кладем на заднее сиденье.

Дорога просто ужасная — темная и скользкая от дождя, но мы преодолеваем ее на головокружительной скорости.

— Она резала вены, — говорю, хотя он ни о чем не спрашивает. — Сейчас она у Малики. Вероятно, ситуация уже под контролем.

— Аллах милосердный, что эта женщина вытворяет?! Сколько же еще позора собирается она навлечь на нашу бедную семью?! Сколько еще нам терпеть?! Чаша переполнена, ой, переполнена! В конце концов, честь семьи важнее всего…

Как понимать его слова? Чего в них больше — страха за любимую сестру или недовольства из-за постоянных неприятностей, которые она доставляет?

У входа в клинику — ни души, дверь наглухо заперта. Ахмед звонит Малике.

— В чем у вас там дело? Мы не можем попасть внутрь! — раздраженно говорит он в трубку.

Через минуту из полумрака появляется какая-то фигура, молча открывает нам дверь и кивком указывает наверх.

В кабинете Малики очень светло. Бледная Мириам с перебинтованными запястьями лежит на кожаном диване. Глаза у нее полуприкрыты, выглядит она словно мертвая.

— Если бы ты, Блонди, сказала нам, что произошло два дня назад, то, может быть, этого удалось бы избежать, — обвинительным тоном заявляет Малика.

— Так, значит, это я во всем виновата? — Я не верю своим ушам.

— Малика, это уже слишком, — неожиданно становится на мою сторону Ахмед. — Все мы знаем, кто здесь виновник. Успокойся и не ищи козла отпущения.

— Но она была у нее, она последняя из родственников разговаривала с ней! — не унимается Малика.

В ее глазах я вижу ненависть — то ли ко мне, то ли ко всему миру.

— Все мы знали, в каком состоянии Мириам. — Ахмед опускает глаза и буравит взглядом пол. — Надо было отправить ее в психбольницу и не стыдиться этого. Такое с каждым может случиться, даже в самой уважаемой семье.

— Ты издеваешься?! — возмущается Малика.

— А что, черт подери, это помешало бы твоей политической карьере, да? Сумасшедшая сестра стала бы пятном на твоей репутации?

— Дело не в том, что сумасшедшая, а в том, что прелюбодейка. — Пойманная на дурных намерениях, Малика начинает огрызаться.

— Не хочу этого даже слушать! — кричит Ахмед, размахивая руками. — Прочь сплетни!

Притворяется ли он, будто ни о чем не знает, или, скорее, не хочет знать?

— Должна тебя просветить: психотерапевтическое лечение заключается главным образом в беседах, групповой терапии и увлеченном копании в грязном белье друг друга, — с удовлетворением подчеркивает Малика.

— Хватит! — Ахмед поворачивается к нам спиной и смотрит в окно, за которым — темнота.

— Ты, разумеется, отдаешь себе отчет, что это лечение закончилось бы для Мириам тюрьмой, а может, и громким судебным процессом, который против нее начала бы полиция нравов или ее муж. Этого ты хочешь для нее и для нас?! Ты что, не знаешь, где мы живем? Не притворяйся филантропом и добреньким братцем. Тебя не было с нами около десяти лет, и мы как-то справлялись, вот и на этот раз сумеем выйти из этой скверной ситуации. — Она делает ударение на каждом слове, и в каждом ее слове слышится упрек.

— И ты, конечно, уже придумала, каким именно образом? — с иронией спрашивает Ахмед.

— Мириам должна принимать лекарства. Успокоительные, веселящие, снотворные… — Малика делает паузу. — Время лечит раны, все проходит, и ее депрессия тоже пройдет. Но без медицинского вмешательства тут не обойтись.

— Ну так в чем же дело? У тебя есть доступ к неплохому ассортименту лекарств, сестрица. Почему, черт побери, ты сразу ей чего-нибудь не прописала?

— Прописать не проблема, важно, чтобы она соизволила их принимать, причем в правильной дозировке, не слишком много и не слишком мало… Вот в чем трудность! До сих пор она даже витамины не пила.

— Нужно это контролировать. Значит, ближайший месяц она будет жить у матери. Уж мама займется ею вплотную. Уверен, она глаз с нее спускать не будет.

Мириам пораженно смотрит то на Ахмеда, то на Малику.

— То есть как это? — слабым голосом спрашивает она.

— Именно так. Так, как должно быть. — Ахмед говорит твердо и решительно.

— Ты шутишь! Я ведь не маленькая.

— Может, и не маленькая, но все еще глупая, потому что до сих пор не в состоянии понять, в какой стране живешь. Это тебе не Америка! — орет Ахмед на всю клинику, в которой ночью, слава богу, никого нет.

— Унялся б ты хоть в такой момент. — Мириам презрительно кривит губы.

— Или будешь жить у матери, или мы отдадим тебя в психушку, а после нее я уж не знаю, куда тебя отправят, меня это, признаться, не интересует. Чтобы спасти остатки чести нашей семьи, придется от тебя отречься, моя милая развратная сестрица.

— Да пожалуйста! — Бледная как мел Мириам приподнимается на локте. — Ты, видимо, забыл, что у меня есть муж и что только он может против моей воли поместить меня в психлечебницу. Ха!

— Должен тебя известить, что, если бы не я, твой муж давно бы с тобой развелся. Он видеть тебя не может, и я этому нисколько не удивляюсь!

Мы с Маликой стоим в сторонке, следя за этой перепалкой и не намереваясь вмешиваться.

— Интересно, какова теперь будет реакция этого горемычного рогоносца? Любящая женушка прямо у него под боком режет себе вены. Ха! Не иначе как из любви к нему, не правда ли? — безжалостно продолжает Ахмед, передохнув минутку.

— Да пропади все пропадом! — Мириам отвязывается на полную катушку. — Пускай разводится и оставит меня в покое! Нечего меня пугать, я не боюсь!

— Вот и отлично! — Кажется, Ахмед только и ждал этих слов. — Я тоже рад и убежден, что на этот раз так и произойдет. Наконец-то сбудутся твои мечты. Итак, собирай свое барахло, потому что, как тебе известно, после развода женщина возвращается к своим родственникам, в твоем случае — к матери. Ну, разве что ты предпочтешь отправиться к отцу и его новой женушке… А когда несчастный Махмуд официально обвинит тебя в прелюбодеянии, ты угодишь в тюрьму или в исправительное заведение, на ресоциализацию, и оттуда уже никто тебя не вытащит, потому что я позориться больше не намерен. Вот! У тебя есть право выбора — видишь, как замечательно!

Мы все молчим, затаив дыхание. Аргументов, кажется, уже не осталось, все сказано.

— Малика, отвезешь нашу пострадавшую домой. — Ахмед отдает короткие распоряжения, мы слушаем.