«Блин, красиво, – подумал Тони. – Всем бы так уходить! И ведь не нарисуешь такое, хоть на куски изорвись. В динамике – невероятное зрелище, но на холсте точно получится ерунда».

От этих мыслей внутренний художник, временно обезвреженный внутренним поваром, очнулся и с воплем – ну это мы еще поглядим! – метнулся к холсту, но сегодня явно был не его день. Дверь опять распахнулась. На пороге стоял Иоганн-Георг, и в первый момент Тони подумал, что вот это как надо гость, с ним рисовать даже круче, чем в одиночку. Ну и за хлебом все-таки надо бы выйти. Самому неохота, а его как раз можно попросить.

Но увидев его лицо, Тони внутренне содрогнулся и невольно подумал, совершенно как в старые времена, когда они оба были людьми в человеческом мире: «Интересно, это он напился до изумления, наширялся, или просто о смысле жизни задумался?» – потому что со стороны отличить невозможно, ясно только, что этот ласковый яростный взгляд никому ничего хорошего не сулит. Впрочем, сразу опомнился – как это «ничего хорошего»? Ничего, кроме хорошего, теперь у нас так.

И только потом Тони заметил, что старый друг пришел не один. За его спиной стояла очкастая тетка – почти такая же высоченная, в возрасте, но не седая, а ржаво-рыжая, как сгоревшая жарким летом каштановая листва. И, несмотря на ее приветливую улыбку, как-то сразу стало ясно, что за «не сулит ничего хорошего» – это сегодня к ней.

– Мы тут это… – начал было Иоганн-Георг, но запнулся, рассмеялся, махнул рукой и рухнул на ближайший ко входу стул: – Короче, выпить налей. Срочно. А то у тебя тут так умопомрачительно пахнет пиненом и маслом, что я сейчас окончательно просветлею и цинично у вас на глазах вознесусь. И кукуйте потом без меня. Но немедленно выпить обычно помогает от досрочного вознесения. И сейчас поможет. Наверняка.

– Прикидывается, – успокоила Тони рыжая тетка. – Никуда он не вознесется. Рано еще ему! Но выпить и правда не помешает – за встречу. Я Эна. На самом деле, совершенно не такая ужасная, как тебе сейчас показалось. То есть вообще не ужасная. Просто ко мне надо привыкнуть. Но это обычно довольно быстро случается. Привет.

Шагнула к Тони и, не церемонясь, его обняла. И тогда Тони понял, что сам сейчас, чего доброго, вознесется по примеру демона Виктора Бенедиктовича, по удачно проложенной им траектории, сияющей звездой в небеса.

Но будучи ответственным гостеприимным хозяином, Тони как-то остался на месте и спросил вполне человеческим голосом:

– Настойка на несбывшихся сливах всех для начала устроит? Просто бутылка уже откупорена. И под рукой.

Взял с полки стаканы – какие могут быть рюмки, дураку ясно, что с такими гостями малыми дозами не обойдешься, – и собрался было разлить настойку, но в этот момент все три окна, включая ведущее в неизвестное даже Стефану измерение, распахнулись настежь, и в помещение с ревом ворвалась волна – три волны, или целое море, а может быть, даже весь Мировой океан, бесконечно огромный, но, по крайней мере, спасибо боже, не особо холодный. «Навскидку градусов двадцать», – думал Тони, пока тщетно пытался вынырнуть на поверхность. – Шикарная температура воды для октября».

К счастью, больше ничего подумать он не успел, а ведь мог бы! И это были бы крайне неприятные мысли, вроде «ну все, холстам трындец, и плите заодно». Но прежде, чем образ погибших в бушующих волнах материальных ценностей встал перед его внутренним взором, в кафе снова сделалось сухо, тихо и мирно, словно не было никаких бушующих волн.

– А почему всего три стакана? – удивился Нёхиси, снимая шикарный водолазный шлем из красной меди; под шлемом обнаружилась на удивление традиционная человеческая, только почему-то бритая наголо голова. – Понимаю, у вас тут теперь новый культ поклонения Бездне; никаких возражений, сам бы на вашем месте его основал. Но это не повод вот так резко перестать приносить жертвы старому доброму локальному божеству в моем лице. Я милосердный. И беспредельно полезный в хозяйстве. Я, например, хлеба купил, – и торжествующе взмахнул над головой авоськой с батоном.

«Круто, конечно, – подумал Тони, метнувшись за четвертым стаканом. – Но будем честны, батон – это нам на один укус».

– За кого ты меня принимаешь? – укоризненно спросил Нёхиси. – Естественно, этот батон до утра не закончится. Но правда, только если его не ломать руками, а аккуратно резать специальным хлебным ножом.

Немилосердный суп пользовался грандиозным успехом; впрочем, сегодня все пользовалось грандиозным успехом – и суп, и горячие бутерброды, на скорую руку сделанные из бесконечного батона и вымышленного сыра, который всегда как-то сам заводится в холодильнике, главное, ему не мешать, и настойки, все четыре бутылки… нет, уже пять. «Иногда трое гостей это гораздо больше, чем дюжина, – думал Тони, разливая по тарелкам остатки супа. – И чем полторы дюжины. И чем две».

Чувствовал себя легким как воздух, звенящим, как праздничный колокол, но и изрядно контуженным – в точности как в те дни, когда это кафе только-только появилось на месте его пиццерии, и они с основным виновником происшествия, который старательно делал вид, будто все идет по плану, а на самом деле, охренел чуть ли не больше, чем Тони, регулярно обнаруживали себя то текущими по полу, то разбившимися на осколки, то тенями, мечущимися на потолке. Но ничего, как-то справлялись, снова принимали привычную форму, хохотали, как ненормальные от радости и от ужаса, выпили все запасы спиртного, худо-бедно помогавшего им ненадолго слегка протрезветь, но при этом точно, без тени сомнения знали, что это и есть абсолютное счастье, причем еще в мягкой, щадящей форме, в какой они, возможно, смогут его пережить. «Ну значит, – оптимистически думал Тони, доставая из духовки противень с новой партией подрумянившихся бутербродов, – и сейчас тоже смогу».

В конце концов Тони все-таки выдохся, рухнул на стул, положил руки на стол, голову опустил на руки, сказал:

– Все, дорогие мои, дальше сами. Давно так не уставал.

– Ну так просто кофе надо сварить, – спохватился Иоганн-Георг. – Сейчас быстро поставим тебя на ноги. А с них, как мы любим, на голову. И повторим.

– Давно пора было! – оживилась рыжая Эна, до сих пор помалкивавшая, то ли из деликатности, то ли потому что не имела привычки говорить с набитым ртом. – Ты же всю дорогу расписывал, как варишь кофе. Обещал меня удивить.

– Забыл, представляешь? – улыбнулся тот.

– Забыл?! – восхитился Нёхиси. – Ты забыл сварить кофе? Чтобы похвастаться? Ты?! Я был уверен, это для тебя, как дыхание. А иногда даже вместо дыхания – помнить, что в мире есть кофе и его обязательно надо срочно сварить.

Кофе, надо сказать, отлично подействовал. Сперва у Тони открылись глаза, потом голова перестала клониться к столешнице. А потом он весь целиком встал. И легкость, и звон во всем теле, и острое счастье не то что ослабли, просто стали восприниматься как норма. Словно всегда было так.

«А может, кстати, и было, – думал Тони, отправляя в духовку очередную партию гренков для ненасытной компании. – По идее, а как иначе-то? Все-таки у нас тут не Мидгард для общего пользования, а наваждение класса Эль-восемнадцать, или как там его».