4 августа приступили к обсуждению требований о возмещении русской стороной японских военных расходов. Русская делегация заявила категорический отказ, указав, что на Парижском конгрессе, после взятия англичанами и французами русского города Севастополя, вопрос о военном вознаграждении даже не поднимался. «Только побежденные страны возмещают военные издержки. Россия же не побеждена. Никакое государство не может признать себя таковым, когда его территория едва затронута неприятельским нападением. Даже если бы Япония завладела всей приморской областью, жизненные силы России не были бы нисколько затронуты, она продолжала бы борьбу. Только в том случае, если бы победоносные японские войска вторглись внутрь России, народ мог бы понять возможность возбуждения вопроса о возмещении военных издержек…»92 Каждый свой отказ русская делегация сопровождала предложением компромисса. На сей раз она согласилась компенсировать расходы на содержание военнопленных и т. п. Пункты 10 и 11 были отложены ввиду разногласий.

В тот памятный день первый уполномоченный направил в Петербург 8 телеграмм. В последней он намекал на необходимость уступок японцам, ибо они, по его мнению, ни за что не откажутся ни от Сахалина, ни от контрибуции. «Ввиду бесконечной важности предмета мне кажется, что необходимо еще раз взвесить положение и принять срочное решение. Для меня несомненно, — писал С. Ю. Витте, — что продолжение войны будет величайшим бедствием для России»93. Признавая важным не уступать в вопросе о контрибуции, он предлагал пожертвовать Сахалином, тем более что он в руках японцев и выручить его не представляется возможным. На телеграмме император Николай раздраженно написал: «Сказано было — ни пяди земли, ни рубля уплаты военных издержек. На этом я буду стоять до конца».

По-видимому, тогда же С. Ю. Витте заготовил депешу на имя императора о провале переговоров: «Всеподданнейше доношу вашему императорскому величеству, что, к прискорбию, мирные переговоры не увенчались успехом. Докладываю об этом с болью в сердце, так как глубоко сознаю, как важен и желателен мир для России и для всего света, с каким бы облегчением вздохнуло человечество без различия государств, народов и рас, если бы ужасы войны сменились благословленною тишиною…»94 Черновик ее написан рукой И. П. Шилова, затем текст был переписан набело и в таком виде сохранился в бумагах русской делегации.

Когда 5 августа русские делегаты прибыли из гостиницы на катере к месту переговоров, японцы были уже в сборе. Начиная заседание, барон Ю. Комура сообщил, что русская редакция статьи об ограничении русских военно-морских сил на Дальнем Востоке не удовлетворяет японское правительство. Поскольку японское предложение русской делегацией отклонено, он предложил совсем отложить обсуждение этой статьи, о чем занести в протокол, и перейти к обсуждению последней, 12-й статьи японских мирных предложений. «Затем барон Ю. Комура молча передал Витте какой-то документ. Прочтя бумагу, Витте сказал: „Я хочу сказать несколько слов барону Комуре и прошу вас, гг. секретари, удалиться“. Секретное совещание уполномоченных продолжалось до половины первого. Когда Витте выходил из совещательной комнаты, то имел довольный вид. Он поручил мне сообщить прессе, что в утреннем заседании обсуждался 11-й пункт и что, не приходя к соглашению, конференция будет продолжать обсуждение»95.

Вечером И. А. Коростовец узнал от барона Р. Р. Розена, что именно было в той бумаге, которую Ю. Комура передал С. Ю. Витте. Там было предложение компромисса. Японцы выражали готовность отказаться от требования выдачи судов в нейтральных портах и ограничения морских вооружений на Дальнем Востоке в обмен на половину Сахалина плюс 1 млн 200 тыс. иен в качестве компенсации за возвращение России северной его части96. Японские предложения, судя по всему, приглянулись С. Ю. Витте, и он обещал проконсультироваться с Петербургом.

6 августа министр иностранных дел В. Н. Ламздорф довел до сведения первого уполномоченного содержание царской резолюции на его телеграмме от 4 августа. Она привела С. Ю. Витте в состояние, близкое к паническому. На имя В. Н. Коковцова полетела шифрованная телеграмма: «Совершенно личное. Настоящий момент Петербург должен решить вопрос войны или мира. Необходимо экстренное, но мудрое, твердое решение, ввиду громадной ответственности перед потомством. Усердно прошу вас употребить все усилия, чтобы решение последовало экстренно, но по совещании с нашими мудрейшими государственными деятелями, главным образом, графом Сольским и Победоносцевым. Телеграмму эту можете показать только Сольскому. Надеюсь вашу энергию и молчание»97.

В телеграмме В. Н. Ламздорфу он написал: «…Считаю, что дальнейшие переговоры будут совершенно бесполезны»98.

6 и 7 августа был перерыв в заседаниях. 6 августа барон Р. Р. Розен был срочно вызван к президенту США. Выяснилось, что Т. Рузвельт предложил свое посредничество. Утро 8-го прошло в лихорадочном ожидании ответа из Петербурга на последнее предложение японцев и компромиссный план Рузвельта. Репортеры пытались проникнуть к С. Ю. Витте, и слугам с большим трудом удалось отстоять неприкосновенность его жилища.

8 утренних газетах была напечатана телеграмма из Лондона с известием, что на совещании в Петергофе японские предложения были отвергнуты. Днем оба главных уполномоченных от России в сопровождении И. А. Коростовца ездили в купальное местечко Йорк-Бич и там провели в разговорах большую часть дня. «По возвращении в гостиницу нашли телеграмму графа Ламздорфа с подтверждением лондонского известия о решении в Петербурге признать японские предложения неприемлемыми. Таким образом, дело идет, по-видимому, к прекращению конференции. Витте отнесся к этому известию наружно совершенно хладнокровно и ушел обедать в свою комнату»99.

Поползли слухи: кто-то сообщил, что японцы вернули гостинице взятый напрокат несгораемый шкаф; другой — что И. П. Шипов и еще кто-то из членов русской делегации забрали свое белье из стирки.

9 августа в 10.30 Витте, Розен и Набоков направились для встречи со специальным посланником президента. Заседание конференции было перенесено на 10 августа под предлогом, что протоколы для подписания еще не были подготовлены. С. Ю. Витте наружно держался просто, самоуверенно, всех принимал, всех выслушивал, отвечал на все вопросы и всем импонировал своим умственным превосходством. Можно только догадываться, какие кошки скребли у него на душе — в инструкции, полученной С. Ю. Витте 9 августа, ему предписывалось прекратить переговоры, если японцы не откажутся от своих «чрезмерных притязаний». Однако в качестве мотивировки разрыва переговоров предлагалось выставить не требование уступки Сахалина, а притязания на контрибуцию. Идеей, подкинутой ему из Петербурга, первый уполномоченный российской делегации блестяще воспользовался.

10 августа, перед началом заседаний, он составил телеграмму графу В. Н. Ламздорфу в ответ на вчерашнюю, обращая его внимание на то, что в случае отказа от компромисса, предложенного японцами, против России будет все общественное мнение Европы и Америки. Содержание телеграммы было доведено до сведения русской делегации, после чего С. Ю. Витте поставил на голосование вопрос: посылать ее или нет? Против был лишь барон Р. Р. Розен. Телеграмма была отправлена.