Особенно подробно останавливался граф Сольский на соображениях об особой щекотливости применения такого приема в данном случае и решительно поддержал графа Ламздорфа в его резко отрицательном отношении к поднятому вопросу. Он просил нас обоих составить совместно краткое изложение высказанных мнений и представить его в письменной форме не далее как завтра утром непосредственно государю с тем, чтобы он имел возможность обдумать все высказанное и принять свое решение.

Вечером того же дня (12 августа) содержание телеграммы С. Ю. Витте и мнение, высказанное нами тремя по ее содержанию, было передано графу Сольскому и отвезено за общими нашими подписями в Петергоф»108.

Трудно сказать, зачем В. Н. Коковцову нужно было так искажать действительную картину событий. Вполне вероятными представляются две вещи: так или иначе, но о содержании телеграммы С. Ю. Витте от 11 июля узнал царь, и к этому был причастен В. Н. Коковцов, хотя, как видно из подлинного ее текста, она была совершенно личной. Отсюда становятся понятными и крутая перемена в отношении С. Ю. Витте к своему бывшему сослуживцу после Портсмута, и те резкие характеристики, которые были им даны В. Н. Коковцову в «Воспоминаниях». «Коковцов — это тип петербургского чиновника, проведший всю жизнь в бумажной петербургской работе, в чиновничьих интригах и угодничестве… Коковцов — человек рабочий, по природе умный, но с крайне узким умом, совершенно чиновник, не имеющий никаких способностей схватывать финансовые настроения, т. е. способности государственного банкира. Что касается его моральных качеств, то он, я думаю, человек честный, но по натуре карьерист, и он не остановится ни перед какими интригами, ложью и клеветой, чтобы достигнуть личных карьеристических целей». Другими словами, пузырь, «…наполненный петербургским чиновничьим самолюбием и самообольщением»109.

***

Последнюю ночь накануне решающего дня С. Ю. Витте не спал — провел ее «…в какой-то усталости, в кошмаре, в рыдании и молитве»110. Он чувствовал бы себя гораздо лучше и, вероятно, крепко спал бы в ту ночь, если бы знал или хотя бы догадывался, какие инструкции получил перед отъездом в Портсмут Ю. Комура и что творилось в то самое время в высшем японском руководстве.

Положение японской делегации на переговорах было куда сложнее, чем русской. Общественное мнение Японии было самым решительным и категорическим образом настроено в пользу продолжения войны до полной и окончательной победы над Россией. Мир признавался только на основе возмещения сделанных Страной восходящего солнца военных расходов и больших территориальных уступок со стороны России вплоть до передачи Японии всего Уссурийского края с Владивостоком в придачу. Требование контрибуции считалось одним из главных наряду с Кореей и Маньчжурией. Огромная сумма, выплаченная Японии побежденным Китаем, вдохновляла это требование. Высказывалось опасение, что если убытки не будут возмещены, то военные налоги не уменьшатся, ибо не на что будет восстанавливать послевоенную экономику и нечем будет погашать займы, сделанные за границей.

Позиция правящих кругов была совершенно иной. 5 июля император утвердил инструкции своим представителям на переговорах. Список требований, которые надлежало предъявить России, был разделен на три части: «абсолютно необходимые требования», «относительно важные требования» и «дополнительные требования»111. К первым относилось признание Россией за Японией полной свободы рук в Корее; вывод войск из Маньчжурии в установленные сроки с одновременным выводом японских войск; передача Японии всего Ляодуна с железной дорогой между Харбином и Порт-Артуром. В ряду требований второй степени важности первое место занимало возмещение Россией военных расходов Японии. Сумма должна быть установлена в ходе переговоров. Дополнительных требований было всего два: ограничение военно-морской мощи России на Дальнем Востоке и превращение Владивостока в мирный торговый порт112.

После того как было получено сообщение об отказе России принять компромиссный вариант, предложенный 10 августа Комурой русской делегации, 14 августа состоялось совещание гэнро (совета старейшин), правительства и высших военачальников в присутствии императора. Ему было доложено: иного решения, кроме заключения мира, не существует. Японскому уполномоченному на переговорах была направлена телеграмма: принять русские предложения.

Ю. Комура был сильно разочарован, члены его делегации выглядели подавленными. Буквально накануне совещания японского руководства Ю. Комура послал еще одну телеграмму, в которой сообщал, что, хотя сам по себе С. Ю. Витте ищет мира, царь находится под влиянием группировки, желающей продолжения войны. С. Ю. Витте, по словам Комуры, дал ему понять, что Россия отказывается не только платить контрибуцию, но и уступать хотя бы часть Сахалина. Поэтому Японии ничего не остается делать, как продолжать войну до тех пор, пока не появится другая возможность для заключения мира. Японский историк Сюмпей Окамото полагает, что телеграмма Комуры по неизвестной причине не попала на совещание высшего японского руководства113.

Ю. Комура совсем было уже приготовился к отъезду и 13 августа даже выписал чек на 20 тыс. долларов в пользу благотворительного фонда города Портсмута в знак признательности американскому народу и жителям города за проявленное гостеприимство. Но все повернулось иначе.

В ночь на 16 августа С. Ю. Витте получил телеграмму от графа В. Н. Ламздорфа с категорическим приказом царя прервать переговоры. С. Ю. Витте в своем ответе подчеркнул, что если русская делегация уедет, не выслушав нового предложения японцев, то Россию обвинят в желании вести войну во что бы то ни стало. У И. А. Коростовца сложилось впечатление, что Витте продолжал думать, что мир, даже на тех условиях, которые предлагали японцы, для России гораздо выгоднее войны. «Настроение среди корреспондентов повышенное. Они считают разрыв вероятным. Нас уже обвиняют в неуступчивости, вызванной как будто известиями от генерала Линевича»114.

Когда 16 августа русская делегация приехала на переговоры, японцы ее уже ждали. Заседание началось около 10 часов с секретного совещания послов. В комнате русской делегации обсуждали создавшееся положение, секретари шифровали телеграммы. Как раз накануне С. Ю. Витте передал зашифрованную заранее телеграмму о разрыве переговоров, будучи уверен, что таковой неизбежен.

«Часов в одиннадцать Витте вышел из зала совещания; он был красен и улыбался. Остановившись посреди комнаты, он взволнованным голосом сказал: „Ну, господа, мир, поздравляю, японцы уступили во всем“. Слова эти прорвали плотину светских условностей. Все заговорили вместе, перебивая друг друга, пожимали руки, обнимались. Витте поцеловал меня и некоторых моих товарищей. Довольны были все, даже барон Розен, не сочувствовавший последнему компромиссу, утратил свойственное ему бесстрастие и улыбался, говоря: „Молодец Сергей Юльевич“. Минут 10 продолжался оживленный говор, после чего Витте отправил телеграмму Ламздорфу и мы все вошли в зал заседаний». Наступил самый ответственный миг переговоров.

Японцы выглядели совершенно невозмутимыми, как будто ничего не произошло и не было сделано столь важного заявления. Ю. Комура открыл заседание предложением дать официальный ответ на японское заявление, сделанное 10 августа. Первый уполномоченный от России прочел ответную ноту с отказом от выкупа северной части острова Сахалин.