– Макс, подожди!

Парень оглянулся, его догоняла Лиса, за ней, стараясь не отставать, бежала Натка, на ходу спорившая с Игроковым. Соболев уже минут пятнадцать без особого успеха успокаивал Корсакову. Самарский стоял, задумчиво разглядывая небо, староста сидела на земле.

Из трещины они выбрались на западном склоне. Почти на краю лагеря, в десятке метров от бело-серой стены. Излом был завален сушняком. Старый дуб, умерший во времена, когда Грош еще не родился, повалился в трещину да там и иссох.

Раньше он всегда проходил мимо нагромождения веток, ни разу не проявив любопытства и не слазив под него. Темные ямы не интересовали Макса, как и сухие стволы. В этой части лагеря не было ничего интересного. Но горы в очередной раз преподнесли сюрприз, раскрыв проход в свое нутро, словно голодную пасть, в которой застряли выбеленные солнцем деревянные кости некогда гигантского дуба.

– Ты что, вот так уйдешь? – спросила Настя.

– Хочешь белым платочком помахать? – Он перешагнул через первый ящик.

– Значит, все, да? – ее голос сорвался.

Он заставил себя посмотреть на девушку. Она была измучена, но все равно красива своей странной и неброской красотой.

– Надо сказать это вслух? Легко. Все, Лиса.

– Ты… – по лицу Насти потекли слезы, – сам сказал, что с тобой я могу быть собой. Могу не притворяться! Могу не врать! А теперь…

Макс посмотрел на далекие корпуса, столовую, прачечную, на угол смотровой площадки. Что же его так беспокоило во всем этом?

– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Он повернулся к девушке. Она плакала злыми некрасивыми слезами.

– Ты меня опять с кем-то перепутала, Лисицына. Я не святой. Можешь врать всем и каждому, обманывать, притворяться и воровать у любого. Кроме меня. Я просил правды. Ты же поставила меня вровень с остальными. Так что не удивляйся, когда я сделаю то же самое.

– Как ты смеешь? Ты? – Она ударила его в грудь. – Ну и убирайся. Ты мне не нужен, слышишь?

– Слышу. Разрешите выполнять?

Она закрыла лицо руками. Макс знал, что может сейчас подойти, обнять, позволив Насте уткнуться ему в грудь. Она поднимет лицо, к которому он склонится, коснувшись губами кожи и ощущая соленую влагу слез. Это точно понравится им обоим.

– Да где же все? – зло спросил он, отгоняя видение.

Ничего не будет. Потому что он никогда не забудет, что она сделала, и никогда не позволит забыть ей. Так что пошло оно все в… даль.

– Ори громче, и скоро тут будет половина лагеря. Причем именно та, что носит оружие. – От прачечной к ним быстрым шагом приближался Арчи.

– Ой, Андрей Валентинович, – вскочила староста.

– Не буду спрашивать, что вы делаете за пределами карцера, спрошу другое. – Он посмотрел на Макса, Игрока, Лисицыну. Серьезный широкоскулый мужчина, псионник без родословной, по сути, обычный человек. – Какого черта вы еще здесь? Грошев, Игроков, немедленно убирайтесь из лагеря! За вас, в отличие от нее, – он указал на Лису, – никто заступаться не будет. Неужели не понимаете, им нужен не обвиняемый, всех устроит покойник, на которого все свалят.

– Такой уже есть, – сказал подошедший Самарский.

– Старший Куратор мертв, – голос Светки, которую держал за руку Соболев, дрожал.

– Что?

– Убит, – зло сказала Лиса.

Корсакова громко разрыдалась, скорей всего, от жалости к себе. Послышались далекие выкрики, фонари стали зажигаться один за другим. Макс задрал голову. У дверей бункера тревожно мигал алый фонарь. Сигнал тревоги. Значит, тело Нефедова официально обнаружили.

Арчи побледнел.

– Убирайтесь отсюда. Грошев и Игроков, как можно дальше! И даже мне не говорите куда. Лиса, тебе советов не даю. Остальные – брысь по комнатам, и ни звука. – Он стал быстро подниматься к хранилищу.

– Предлагаю последовать совету умного человека, – сказал Игрок, Натка сложила руки на груди.

Макс перешагнул через второй ящик и пошел к прачечной.

– Штой, – догнал его Леха.

– Не надо, – не останавливаясь, сказал Грошев. – На этот раз я иду один.

– Я тах и подумал.

– Ты не идешь один, – сказал Самарский, приноравливаясь к широкому шагу, за ним уже спешили староста и Лиса. Коса и Соболев шли не торопясь. Но все равно шли.

Черт, почетный эскорт Максу не нужен.

– Уйду. Потому что с одной рукой спуск ты не осилишь.

– Спусх? – Игрок улыбнулся и тут же застонал. – У меня для тепя новость, ты тоше не осилишь. Бес меня.

– Леха.

– Макш.

Обычное красноречие изменило другу, вернее, в его планы снова вмешалась боль. Макс видел широкую щель в верхней челюсти, в которой не хватало как минимум трех зубов. Под ботинками заскрипели доски смотровой площадки, той самой, не очень удачно расположенной.

– Подъем не спусх. Без меня слетишь.

Макс схватился за перила, перегнулся и посмотрел вниз, прикидывая, где лучше перелезть. За его спиной друзья что-то говорили. Натка доказывала Лехе, что в ее комнате ни один следопыт с собаками его не найдет.

Грошев никак не мог понять, что же его смущает, почему он чувствует, что время уходит. Нет, не так. Он знал, что оно уже ушло. С того самого момента, как они выбрались из трещины.

Завизжала Корсакова. Макс обернулся. Несколько бойцов стояли на площадке, Светку уже положили лицом вниз, как и Сеньку. Настя успела врезать тому, кто приблизился к ней, но ей заломили руку за спину, вынуждая опуститься на колени. Афанасьева подняла ладони и легла сама, не дожидаясь приказа.

– Ната!

Игрок бросился к девушке, но его остановил автоматный ствол. Миниатюрная девушка отступила и под прицелом медленно опустилась на землю. Раздался глухой звук удара, вскрик – и Самарский упал, со светлых волос потекла кровь. Стоящий над ним солдат вытер приклад о траву и снова взял автомат на изготовку.

В мыслях Макса вдруг что-то переключилось, словно канал с погодой сменился биржевыми котировками. Он понял, что было не так. В любой другой день отсутствие людей можно было бы объяснить, но не сегодня. Как сказал в лаборатории Соболев, если бы не письмо, он гонял бы мяч. Стадион как раз на пустыре за столовой, но до них не доносилось ни звука, ни криков ликования, ни разочарованных стонов трибун. По дорожке не бегают девчонки с лимонадом, не спешат парни с пивом и носилками для пострадавших или излишне ярых болельщиков. Сегодня суббота, и курсы играют друг против друга, третий против четвертого. Полуфинал, а это не пропустил бы ни один студент. Значит, их заставили пропустить, значит, они знали…

– Што…

– Замолчи, – скомандовал Грош.