— Давай не сейчас, Север. Есть мысль…

Которую проверить он хочет.

Я же ему мешаю, поэтому пойти мне лучше в гостиную, к шикарному букету роз, который на пристенном столике стоит, благоухает удушливо. И проветрить комнату от запаха роз мне впервые хочется, тянет неудержимо, поэтому все окна я распахиваю.

Сбегаю на террасу.

Прохожусь, перезванивая Алехандро и ведя светскую беседу, по ещё непрогретым солнцем доскам, а после опускаю руку с телефоном. Сажусь на верхнюю ступень, дабы рядом с Айтом, который за мной следом вышел, пристроиться, обхватить его за могучую шею.

Пожаловаться, утыкаясь носом в шерсть.

— Твой хозяин идиот. Умный, но идиот. Или я идиотка. Тож… умная. Я его не понимаю, Айт. Будто это не дневник на разных языках написан, а мы говорим.

Впрочем, говорим.

У него русский, у меня чешский.

И может поэтому общий язык у нас отыскать не получается, не выходит поговорить так, чтобы всё высказать, спросить и ответить.

Честно.

Как Никки, знающий больше всех, в своё время с умным видом советовал. Орал на меня матом, а после с асфальта насильно поднимал, обнимал, вздыхая, и водки в кофе жахнул столько, что я боялась, что на рейс до Праги меня не пустят.

Развернут за нетрезвый вид.

— Только, знаешь, это советовать легко, Айт, — я, заглядывая в карие глаза и наглаживая тяжёлую башку, кою на колени мне уместили, говорю задумчиво.

Вижу перед глазами далёкое майское утро, что тоже было ослепительно солнечным, свежим, как сегодня, и трасса в полседьмого была ещё полупуста.

Только большегрузы.

Что мимо нас, обдавая ветром и свистом, проносились, мы же стояли на обочине. И, прижавшись спиной к колесу, я безобразно выла, захлебывалась такими редкими слезами. Глупыми слезами, потому что… я сама всё сделала.

— Поговорить же… сложно.

Невозможно.

Невообразимо начать, особенно после всего, что было. После невесты-Снегурочки, перед которой виноватым себя считает не только он. Я тоже и даже больше, а поэтому всей моей богатой фантазии недостанет, чтоб этот честный разговор представить.

Он запоздал на годы.

И заводить сейчас его не следует, не бегают ведь за трамваями и прошлое не догоняют. И про Алехандро ничего говорить не стоит, не объяснять, словно оправдываясь, про друга и чёртовы цветы, но я объясняю, расставляю все точки про внука дона Диего над «i».

Говорю в пустоту.

Когда уже ближе к вечеру Дим из дома выходит, садится рядом на ступеньки террасы, на которую вернуться я успела, вытянула ноги и рабочие перчатки стянула. Побелила по совету пани Гавелковой яблони в саду, и выданные ею цветы, под её же руководством, за длинный день высадила.

Разбила, непонятно зачем, клумбу.

Пока над шифрами своими заумными некоторые сидели, курили, и сизый дым, причудливо клубясь, в воздухе повисал.

— Он мне не нравится.

— Ты не обязана рассказывать, — Дим отзывается учтиво, бесстрастно. — Твоя личная жизнь, Север…

— Я помню, тебя не касается, — я, поворачивая к нему голову, усмехаюсь.

А он соглашается:

— Да.

— Я не крутила с ним роман и при этом у собора…

…с тобой целовалась.

Я не договариваю это, не могу, только вот и не надо, и так понятно.

— Это был тот Алехандро, которого видел наш пан? — Дим спрашивает негромко.

И не сразу.

После того, как себя в его глазах я рассмотреть детально успеваю.

— Да.

— Он опять дарит тебе розы.

— А я опять думаю, что не люблю их.

— Да, они не лилии.

— Совсем не лилии, — я подтверждаю.

Не могу отвести взгляда, пусть и следует.

Надо, потому что… тянет.

Примагничивает.

— Виженера.

— Что?

— Я взломал, Север. Это был шифр Виженера, — он произносит совсем близко, шёпотом, от которого думать и вникать в слова получается далеко не сразу. — Пришлось, правда, вычислить индекс совпадения, взаимный индекс, найти длину ключа и сам ключ…

— Ключ?

— Виженер имеет ключ, который по количеству знаков, чаще всего повторяясь, должен совпасть с шифруемым текстом, — Дим поясняет, убирает, протягивая руку, выбившуюся из закрученных в пучок волос мою прядь. — Хотя, когда жила Альжбета, этот шифр ещё так не назывался. Думаю, она вычитала о нём у Альберти. Шифр, достойный королей…

— Ты её недооценил, да?

— Пожалуй, — он улыбается, поднимается, чтобы руку мне протянуть. — Для шестнадцатого века это в самом деле был лучший шифр. Не знаю, сколько мы будем переводить все записи, но первую я прочитал. Перевод весьма кривой, думаю, но суть уловить можно.

— И что там?

— Тайник в башне отца.

[1] Ciphertext-only attack (англ.) — атака (попытка взломать шифр), когда известен лишь зашифрованный текст.

Глава 37

Квета

— Август, пятое. По завершению трапезы, покуда у всех нашлись свои дела, я, как и в ранние годы, пробралась в звёздную башню отца. Ныне она стоит позабытой всеми, разве что Лайош проявляет к ней интерес, однако ему запретили туда подниматься, поскольку не для мальчишеских развлечений она была возведена. И не для женских, а потому, по мнению матушки, делать мне там тоже нечего, но послушность, как и прежде, не является моей сильной стороной, посему ключи я стащила ещё поутру. Я прошла, открыв дверь, по нашей с отцом обсерватории и пылью, проводя рукой по предметам, замарала пальцы. Помнится, как звёзды сквозь круглое и стеклянное отверстие крыши он мне показывал, рассказывал о них, далёких и недостижимых, и, вспоминая Инеш, я загадывала желания. Я хранила важные тогда и смешные теперь секреты и сокровища в нашем с отцом тайнике. Наша забава и наш секрет, который и по сей день остался надёжным. Никто не догадался, что в стене есть подвижные сложными механизмами камни, на которые сами звёзды очевидно и просто указывают. Надо лишь вспомнить о Большой Медведице в мой день и том, что Киносура во времени всегда в центре… — я, ведя ногтем по строчкам, дочитываю задумчиво.

И вслух.

Поднимаю голову, чтобы на Дима взглянуть. Посмотреть, как зажигалку, присев на край стола, он рассеянно крутит.

Слушает.

— Киносура — Полярная звезда, в древности греки так называли, — он поясняет.

Вот только не сказать, что понятней становится.

Не улавливается.

— Очевидно и просто… — я повторяю, барабаню пальцами по исписанной шифром странице. — В центре чего всегда Полярная звезда? Малая Медведица, Большая… По Полярной звезде корабли ходили…

В нашем полушарии.

В Южном же полярная звезда — Сигма Октанта.

И, пожалуй, это всё, что о звёздах я знаю. Как-то не случилось в моей жизни астрономии, не проходилась она.

— Конь, привязанный к железному гвоздю, что вбит в небо.