— Как там раненый? — вдруг вспомнил Папа.

— Вроде очухался.

Папа вышел из дома и подошел к открывшему глаза и громко постанывающему раненому.

— Ты слышишь меня? — спросил он.

Раненый перестал стонать и преданно посмотрел в лицо Папе. Папа был страшнее пули в плече. И страшнее боли.

— Ты видел их? — спросил Папа.

— Видел, — согласно кивнул раненый «бык».

— Это были менты? Отрицательный ответ.

— Сколько их было?

— Один, — едва слышно прошептал раненый.

— Ты меня не понял. Сколько их было всего?

— Один, — повторил поверженный «бык».

— Кто?

— Тот, — показал «бык» глазами на дом.

— Кто «тот»? Говори яснее!

— Фраер.

— Тот фраер, которого вы привезли сюда?

— Да.

— Тот?! — взъярился Папа и ухватил и приподнял раненого за грудки так, что тот от боли заорал в полный голос. — Говори!

— Тот, Папа! — вопил раненый. — Тот!

— Откуда ты знаешь?!

— Я видел его. Он сидел там. Это он стрелял в нас! Один! Это он убил всех!

— Я же говорил тебе, Папа. Он крутой! Он самый крутой, — тихо бормотал себе под нос Шустрый. — Он там наших братанов. И теперь здесь. Он один — всех. Вот и этот его видел...

Но Папа бормотании своего помощника не слышал. Он резко отбросил раненого и вернулся к двери.

— Здесь должны быть стреляные гильзы. Найдите их.

«Шестерки» встали на колени.

— Есть, Папа. Есть три гильзы. От «ТТ».

— Три выстрела — три трупа, — задумчиво сказал Папа и, резко повернувшись и не оборачиваясь, пошел к машине.

Итого выходит — пять трупов на Агрономической, потом еще один, еще четверо, еще пять и вот теперь здесь — десять в доме и еще на улице...

Мать моя!..

Иван Иванович медленно приходил в себя. Он лежал на койке в профилактории Министерства безопасности. В очень второстепенном профилактории. Рядом с ним на стуле сидел медбрат. Метр девяносто ростом, сто пять килограммов весом, в наброшенном поверх штатского костюма белом халате.

— Вы пришли в себя? — участливо спросил он.

— Да, — ответил Иван Иванович.

— Он пришел в себя, — сказал медбрат в переносную рацию.

— Мне бы это... Мне бы в туалет. Быстрее, — сказал Иван Иванович.

— Эй! Кто-нибудь там! — рявкнул так, что стаканы на подносе задребезжали, медбрат. В дверь сразу сунулись три головы.

— Что случилось?!

— Дайте ему эту, утку...

Через час медбрат ушел. Потому что его место занял другой, тоже в белом халате медбрат. По внешнему облику собрат того медбрата.

— Давайте знакомиться, — сказал он, — майор госбезопасности Проскурин.

— Майор? — переспросил Иван Иванович.

— Майор, — развел руками майор, словно извиняясь за то, что не капитан.

— А я Иванов, — сказал Иванов.

— Я знаю. Я все о вас знаю. Вы Иванов. Вы сидели в шкафу у любовницы на улице Агрономической, когда в квартире началась стрельба. Вы надели чужой пиджак и нашли там ключ или записку с указанием места тайника...

— Ключ...

— В том тайнике вы обнаружили дискеты и...

— Пистолет и доллары... Откуда вы все это знаете?

— Работа такая. Вы обнаружили пистолет, доллары, но главное, дискеты, которые, как оказалось, интересовали очень многих людей. И за которыми началась всеобщая охота. И где они теперь, эти доллары, пистолет, а главное, дискеты?

— У этого. Который меня бил.

— У которого из этих? — показал майор три фотографии, среди которых была одна, снятая через телеобъектив камеры слежения. На языке следствия эта процедура, когда из трех лиц следовало выбрать нужное, называлась опознанием.

— Этот! — уверенно сказал Иван Иванович.

— Вы знаете о содержании дискет?

— Нет, — ответил Иван Иванович.

Но майор не отрывал от его лица глаз. И ничего не говорил. Майор просто смотрел, молчаливо требуя ответа на свой вопрос.

— Ну то есть почти нет, — поправился Иван Иванович, заерзав на кровати. — Ну то есть там были названия каких-то банков и, кажется, какие-то счета.

— Каких, вы не помните?

— Нет. Не помню.

Майор смягчил взгляд и улыбнулся.

— Вы очень помогли следствию.

Иван Иванович вздохнул чуть свободней.

— Но сможете помочь еще в большей степени.

— Но я сказал все, что знал!

— Разговор идет не о показаниях. О ваших, вернее сказать, о ваших и наших совместных дальнейших действиях.

— Разве я могу...

— Можете. Дело в том, что в силу стечения различного рода обстоятельств вас считают профессионалом. В определенной области профессионалом. В области проведения, так сказать, особого рода операций.

— Кто считает?

— Все считают. Те, кто похитил вас из гостиницы, те, у кого вы, сами того не подозревая, выкрали принадлежащие им дискеты, милиция...

— Милиция тоже?

— К сожалению, милиция тоже. Милиция подозревает вас в совершении ряда особо тяжких преступлений...

— Но это не я!

— Я знаю, что не вы. Но милиция считает, что вы. А милицию, как вы знаете, очень трудно убедить в обратном. Когда она не хочет убеждаться в обратном. Когда им надо как можно быстрее раскрыть преступление, подвести под расстрельную статью, вполне может быть, невиновного человека, побыстрей расстрелять и закрыть дело.

Иван Иванович громко сглотнул слюну.

— Впрочем, опасаться вам следует не милиции. Та хоть и относительно, но действует в рамках закона. Опасаться надо тех, кто изъял вас из гостиницы, кто пытал вас и кто поклялся отомстить во что бы то ни стало. За то, что вы убили их друзей.

— Но это не я!

— То, что это не вы, знаем только мы с вами. А они считают, что вы. И разбираться не станут. Потому что не успеют. Потому что раньше убьют.

Иван Иванович закрыл глаза.

— Мы бы, конечно, могли помочь вам в этом вопросе...

— Спасибо...

— Но для этого вы должны помочь нам. Так как иначе мы не сможем вам помочь.

— Я готов!

— Ну вот и хорошо. Что готовы, хорошо. Тогда напишите все, что с вами случилось, и все, что вы знаете. Очень подробно напишите. Вот бумага и ручка.